Лето 1980 года запомнилось Олимпиадой, которая тогда случилась в Москве, а также моей первой поездкой в Прагу. Название «Прага» происходит, говорят, от слова «порог», и это было пороговое лето: началось новое десятилетие, и все изменилось. До этого шесть лет (с 1973-го по 1979-й) мои летние каникулы были разделены между Коктебелем и дачей в Челюскинской. Но блаженные семидесятые закончились, и священный коктебельско-челюскинский порядок исчез вместе с ними. Летом восьмидесятого мы впервые не поехали с мамой в Коктебель, и впервые папа не стал снимать на лето дачу в Челюскинской. Вместо этого он женился на пражанке Милене и отправился в Прагу. И в августе я собирался отправиться вслед за ним, прихватив с собой бабушку Эс-Бэ (Софью Борисовну). Но в июле я еще маялся в жаркой Москве, время от времени таскаясь в ОВИР, где надо было долго и муторно оформлять документы для нашей с бабушкой надвигающейся поездки в Чехословакию. Перед Олимпиадой в московских школах учителя пугали детей злыми и опасными иностранцами: мол, понаедут всяческие зловещие агенты, привезут с собой черную оспу в спичечных коробках, будут травить ею московских детей и взрослых. Родителям настоятельно рекомендовали увезти детей на лето из Москвы. И это при том, что государства, критически настроенные в отношении Советского Союза, вообще объявили московской Олимпиаде бойкот из-за советского вторжения в Афганистан. Так что особенно враждебные иноземцы вроде бы не должны были нагрянуть в Москву тем летом, но это не успокоило нервное советское руководство, панически реагировавшее на перспективу обширных контактов советского населения с иноземными гостями. В целом со стороны властей исходил несколько противоречивый импульс: с одной стороны, олимпийских гостей следовало опасаться и всячески сторониться, с другой стороны, их требовалось во что бы то ни стало очаровать, то есть ни в коем случае не ударить перед ними лицом в говно, а наоборот – поразить современностью, продвинутостью, чистотой, порядком, жизнерадостностью, гостеприимством, добросердечием, честностью, спортивными достижениями, знанием иностранных языков, осведомленностью о проблемах современного мира, красотой физической и духовной, политической грамотностью, моральной устойчивостью, твердой волей, психологической уравновешенностью, чувством собственного достоинства, открытостью к общению, уважением к нравам и обычаям иных племен, дисциплинированностью, весельем, отзывчивостью, способностью к эмпатии, щедростью, богатством духовного мира, остротой мысли, глубиной суждений, тонким чувством юмора, широтой души, – все эти чудесные качества и в самом деле были присущи тогдашним московским обитателям, а в особенности молодым обитательницам, то есть цветущим москвичкам, в результате чего после подобных международных мероприятий появлялось на свет множество интересных малышей разнообразных оттенков, чей облик свидетельствовал о том, что генофонд столицы обогатился новыми гранями и аспектами генетического опыта.
В общем, так случилось, что именно в это лето меня (несмотря на настоятельные рекомендации школьных учителей) никуда не увезли из Москвы. Кажется, впервые я остался в летней Москве – и этот зной, это беспощадное солнечное сияние, этот гигантский расплавленный город, охваченный дисциплинированным безумием Олимпиады, – все это казалось мне странным, перевозбужденным, изнывающим от массового эротического томления. Ко всему прочему это наслаивалось на мое собственное перевозбужденное состояние, свойственное четырнадцатилетнему организму.