Бархатная кибитка

В момент, когда снимали флаги после праздника, я увидел один, возле подъезда, уже вынутый из гнезда и прислоненный к стене. Рядом не было никого в тот момент. Я забрал флаг и отнес его домой. Мечта моя осуществилась. Он был на довольно толстом древке, сверху древко увенчано железной, слегка ржавой, насадкой копьеобразной формы с пятиконечной звездой. Этот флаг отныне стоял в чулане, за исключением тех моментов, когда я вовлекал его в свои домашние игры. Из дома я его никогда не выносил. Я напяливал «набор русского богатыря» (такой был у всех мальчиков моего возраста) – красный пластиковый шлем, такие же щит и меч из легкого красного пластика. К этому еще прилагались красные сапоги, слегка бутафорские. Жил я тогда в коммуналке на Пресне, у бабушки с дедушкой. Мы размещались в двух комнатах с большими окнами, а за толстой деревянной дверью простирался таинственный и полумрачный лабиринт коммунальной квартиры.

В образе маленького витязя я слонялся по нашим двум комнатам с развернутым красным флагом, распевая советские патриотическое песни. Мой антисоветский дедушка, бывший лондонский врач, до конца жизни гордившийся тем, что в молодые годы он принимал пациентов в собственном практисе на Риджент-стрит, скептически морщился, взирая на этот маскарад. И нечто скептическое произносил по-английски, или по-немецки, или на языке идиш, обращаясь к бабушке. Я терпеть не мог идиш, потому что дедушка с бабушкой болтали на этом языке в те часы, когда им хотелось посплетничать о моих родителях. Будучи фанатическим адептом и обожателем своих родителей, я пытался пресечь эти разговоры, заявляя: «Мы живем в Советском Союзе! Здесь все должны говорить по-русски». Бабушка с дедушкой отмахивались от меня, как от глупой мухи. Представления о языке идиш у них, впрочем, не вполне совпадали, и они нередко спорили о том, как следует произносить то или иное слово.

В большие окна на нас смотрела еще одна пятиконечная звезда, увенчивающая башню сталинского высотного дома на площади Восстания. Эта звезда не обладала собственным внутренним светом, в отличие от кремлевских, рубиновых. Но иногда ее подсвечивали снизу.

На эту подсвеченную звезду я взирал ночами, когда мне не спалось, она патетически располагалась в эпицентре небосклона, и я любил ее угрюмое величие. Звезда моего детства? Да, это она, советская звезда.

Esprite d'soviétique, советский дух, или же аромат советскости, – это уже тогда казалось чем-то экзотическим, как ни странно. Во всяком случае мне уже тогда казалось так. Советскость, когда я лицезрел это явление вовне, когда я наблюдал советскость в окружающем меня пространстве, разлитую в людях и вещах, – она не слишком вдохновляла меня. Советскость вовне казалась скучной, обыденной и даже опасной. Но когда я обнаруживал эту советскость в себе – тогда она очаровывала меня.

Полагаю, я уже тогда хотел стать последним и единственным советским человеком на Земле. Поэтому и приступил уже тогда, в детсадовском возрасте, к присвоению (приватизации) советских знаков. Умыкнул для личного пользования красный флаг. Желал спиздить и пятиконечную звезду для тайной своей коллекции.