Бархатная кибитка

Соответствующее, но только отчасти, потому что в те времена в таких компаниях признанные и публичные гении нередко соседствовали с гениями непризнанными или даже тайными, сокровенными, неизвестными широкой публике. Эпицентром той компании стал Евгений Александрович Евтушенко, обожаемый советским населением поэт, чья слава как раз пребывала в зените. Высокий, дико энергичный, харизматичный, громогласный – в общем, именно такой, каким и должен быть Поэт, совмещающий в себе два мифа: советский и антисоветский. Впрочем, в случае Евтушенко, советскость (в оттепельной формулировке) превалировала. Он с размаху влюбился в мою маму и стал писать ей в подарок стихи, например такие:

Я люблю вас вместе с мужем-бугаечком,
Я люблю вас вместе с сыном-ангелочком…

Ангелочек – это я, значит. Назвать моего нежнейшего и возвышенного папу бугаечком – это, конечно, кринж (раньше сказали бы «кикс» или «фо па»). Но Евтушенко явно относился к тем людям, которые ради красного словца не пожалеют и родного отца (в данном случае моего). Еще входила в эту компанию подруга моей мамы писательница Вика Токарева, которая тогда писала вместе с режиссером Данелией сценарии для его фильмов. Евтушенко был явным, как бы солярным центром этой компании, но имелся и более темный, как бы демонический стержень – им являлся Володя Леви, модный в те годы популяризатор гипноза и парапсихологии. Маленький, смуглый, напоминающий Мефистофеля. Между этими двумя альфа-самцами, сияющим и зияющим, и протягивался, звеня и вибрируя, нерв той летней тусовки. В эту удивительную компанию влились молодые чемпионы по фигурному катанию Пахомов и Горшкова (или наоборот), которые в то лето почему-то решили отдохнуть в Доме творчества писателей «Коктебель». Ну, для них все дороги были открыты, они ведь были чемпионы мира. Их обожала, ими гордилась вся наша страна. Они тоже были гениями – гениями ледяного танца. Володя Леви устраивал психодрамы в доме Волошина, который тогда еще не стал музеем. Еще жила там Марья Степановна, волошинская вдова. Психодрамы – еще одна модная тема тех лет. Предполагалось, что Володя Леви всех гипнотизирует, внушая каждому участнику определенную роль. И далее все играют, находясь в состоянии гипноза. Более других нам с мамой запомнилась психодрама на тему «Гибель „Титаника“», разыгранная в доме Волошина. Эту психодраму мама виртуозно описала в романе «Круглое окно». Вся вышеописанная компания явилась в дом Волошина. Мама по сценарию Леви должна была исполнять роль американской миллионерши Патрисии Хольман. Я был ее сыном, но также у нее имелся и второй сын по сценарию, а именно пионер Вася, которого играл Евтушенко. Марии Николаевне Изергиной досталась роль под названием Некто. Мария Степановна Волошина изображала Время. Сам Володя Леви наделил себя ролью Корабельного Паучка. Не помню, какие роли достались остальным. Мы все должны были изображать пассажиров тонущего «Титаника». Распределив роли, Леви стал дуть всем в лицо, гипнотизируя. Но никто не загипнотизировался, кроме, как ни странно, самого Леви. Он действительно превратился в Корабельного Паучка, ползал по полу раскорякой и казался совершенно невменяемым в тот момент (обычно-то он был вполне вменяем). Леви, ставший жертвой собственного гипноза, оказался единственным подлинно мрачным и даже не на шутку пугающим элементом этой гротескной постановки. Остальные просто забавлялись.

Компания собиралась почти каждый день, все друг без друга жить не могли. Однажды все в очередной раз собрались на набережной ради какой-то цели – может быть, планировалась совместная прогулка, или очередная психодрама, или чтение стихов: не помню. Не хватало только чемпионов мира. Меня послали за ними.

Я вошел в писательский парк, приблизился к коттеджу, где жили чемпионы. Ярко сияло солнце. Стеклянные двери коттеджа были распахнуты. Я вошел. И сразу увидел обнаженную парочку in the process of love. Я был настолько поражен этим зрелищем, что даже не догадался выйти вон. Просто стоял и смотрел на них. Они не сразу заметили меня: слишком увлечены были своим делом. Но потом заметили – особо не всполошились, не смутились. Даже не выставили меня за дверь. Просто засмеялись и стали непринужденно одеваться. На дворе стояли семидесятые годы, времена раскованные. Плюс расслабленная атмосфера Коктебеля. Блаженные ветры сексуальной революции долетали и до пуританского якобы Советского Союза. На самом деле Советский Союз не был особо пуританским. Демонстрировать сексуальность вроде бы не рекомендовалось с официальной точки зрения. Но под завесой общей скромности все ебались достаточно привольно.