Бархатная Принцесса (СИ)

Кто-то звонит в дверь. Слышу стук и несколько взволнованных голосов. Хочу закричать, чтобы вызвали «скорую», но язык уже не слушает. И единственное облегчение в этом всем — я перестаю чувствовать Лялю. Только ускользающим в пустоту сознанием еще способен различать ее признания в любви, которые она говорит умиротворенно, словно мы с ней повздорившие из-за пустяка подростки, и вся ссора сошла на нет после пары матерных фраз.

Но это хорошо. Пусть сидит надо мной, словно живой могильный камень, лишь бы нажралась этой местью досыта. Потому что если она хотя бы попробует дернуться в сторону двери, я ее просто задавлю. И сдохну, сжимая глотку в скрюченных пальцах.

Глава тридцать седьмая: Даниэла

Возле дома меня уже ждет машина с начальником безопасности Олега. Тем, который по его свистку помогает улаживать неудобные дела и который нанял избивших Кая головорезов. Олег, конечно же, не станет разбираться со мной теми же способами, и вот эта машина — его демонстрация. Он как бы говорит: «я знаю, где и с кем ты была, и у нас будет очень серьезный разговор, дорогая, поэтому лучше не делай глупостей».

Олег — не бандит, не крестный отец и не тот человек, который решает все вопросы сугубо угрозами, и он точно не воюет с женщинами, но мне все равно страшно, когда я сажусь на заднее сиденье и дверцу за мной захлопывают со слишком громким щелчком. Или это уже паранойя?

Пока мы едем, я все время колочусь в странной тревоге. Почему-то болит в боку, словно меня прострелили из забивающего гвозди пистолета, и все время хочется прижать туда ладонь. Это никак не связано с беременностью, но мне не нравится эта боль, потому что — хоть это и звучит странно — это точно не физическая боль. Это словно… у меня в голове. Как будто по венам пустили сигнал «SOS» — и все нервные окончания вопят о скрытой угрозе, а мои болевые рецепторы продолжают посапывать в кроватях, словно их это вообще не касается.

А потом становится еще хуже: начинает ныть плечо. Так сильно, что я непроизвольно постанываю и чтобы хоть чуть-чуть заглушить саму себя — до крови кусаю губы. Что-то не так. Что-то не так не со мной.

И только когда выхожу и, чтобы не упасть, хватаюсь за крышу автомобиля, сердце вколачивает в сознание одно единственное слово: Кай.

— Мне нужно… — пытаюсь отделаться от руки охранника, но он даже не удерживает меня. — Мне нужно позвонить.

Никто не мешает, и я набираю Кая несколько раз подряд, но он не отвечает. И после каждого гудка в пустоту меня словно стегают кнутом по открытой ране. Что-то случилось. Я не могу объяснить это ничем, кроме провидения или какой-то совсем уж паранормальной чуши в духе «Битвы экстрасенсов», но почти натурально чувствую силу, которая тянет обратно, к воротам, а оттуда — к Каю, хоть по углям, хоть по битому стеклу, изрезанными стопами по змеиному яду. Как угодно, лишь бы к нему.

И я, кажется, успеваю сделать несколько шагов, прежде чем голос Олега стреляет в спину холодным:

— Куда собралась, родная?

Он говорит это мягко, беззлобно, но мы оба знаем, что это — щедрость сытого тигра.

— Прости, я… мне… — Слова путаются, голова снова кружится, и тошнота падает в живот тяжелым куском льда. Я как будто вся сжимаюсь вокруг этого холода, становлюсь маленькой и беспомощной, но наперекор природе пытаюсь держать голову прямо. — Мы поговорим потом.

— Почему не сейчас? — не меняя тона, спрашивает Олег.

— Я плохо себя чувствую. У меня токсикоз. — Это чистая правда, хоть я умалчиваю о том, что в эту секунду тошнота — самая незначительная боль в моем теле. И, честно говоря, я вполне в состоянии с ней справиться, но точно не на ногах и не в окружении нескольких крепких мужчин. — Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, но это может подождать.

Меня до сих пор никто не удерживает силой, и я упрямо идут к воротам, но Олег буквально вразвалочку настигает меня и подстраивается под мои шаги. Молчит, изредка покашливая в кулак, но не разрешает дойти до заветной цели каких-нибудь пару метров. Просто загораживает путь, и когда я пытаюсь его обойти, кладет ладонь мне на локоть со словами:

— Никуда ты не пойдешь, родная. И хватить пороть херню.

— Что? — не понимаю я, пытаясь стряхнуть с себя его прикосновение, будто меня сцапала хищная птица.

— Я про твой токсикоз.

Почему мне чудится ирония в его интонации, хоть я, кажется, вообще впервые слышу его ироничным и вот таким, убийственно-спокойным. И уж лучше бы бесновался, чем вот так лениво поглаживал топором по оголенной шее, оттягивая момент удара.

— Олег, пожалуйста, мы же можем поговорить обо всем завтра? Где захочешь, как захочешь. Я все подпишу, никаких материальных претензий.

У нас есть брачный договор, но я готова пообещать ему что угодно, лишь бы вырваться на свободу. Потому что с каждой минутой чувствую себя так, будто меня обернули в папиросную бумагу и раскуривают, вытягивая силы и превращая в дым и пепел.

Он даже дает мне пройти мимо, но все-таки делает контрольный выстрел, прямо в поясницу — так, что ноги подкашиваются, и я вынуждена взять его за руку, чтобы не упасть.