Ляля забирается ко мне в шкаф, сосредоточенно изучает полки и щенячьим взглядом просит выделить ей место. Просто соглашаюсь, хватаю со стола еще нераспечатанную пачку сигарет и выхожу под предлогом, что у меня болит голова, а в аптечке не ничего, кроме активированного угля.
Я просто брожу по кварталу с незажженной сигаретой в зубах. На самом деле курить не хочется, и голова у меня болит не настолько, чтобы запихивать в себя всякую дрянь. Не думал, что доживу до момента, когда не буду хотеть возвращаться в собственный дом.
Возвращаюсь только когда на улице темнеет. Ноябрь в этом году холодный и даже в первую неделю с неба сыплет мелкая белая крупа. Замерз, как собака, но все равно иду медленно, потому что дома – пыточная, которую я создал своими же руками.
Но первое, что чувствую, когда открываю дверь – ее запах. Я даже не успеваю переступить порог, как меня чуть не валит с ног знакомый сладко-горький аромат. Сначала вообще не понимаю, что происходит, грешу на то, что слишком много места отвел Даниэле в собственных мыслях и реально начинаю сходить с ума. Но потом слышу Лилин смех и голос Даниэлы. Слов разобрать не могу, но хотя бы можно выдохнуть: у меня не едет крыша, я не двинулся окончательно. Принцесса действительно здесь. Привезла вещи? Так быстро? Хочет поскорее от нас избавиться?
Я стаскиваю кроссовки, бросаю мокрую куртку куда придется и как вор крадусь по коридору собственной прихожей. Останавливаюсь около двери комнаты, открываю рот и как умирающий кит заглатываю насквозь пропитанный ею воздух. Башка трещит, где-то внутри натягивается нерв, о котором я раньше и не подозревал: он рвет меня на части, распиливает тонкой, как лазер, струной. И терпение, благоразумие, вся прочая хуета, которых во мне не так уж и много, летят в тартарары. Потому что Даниэла – здесь. На моей территории.
Переступаю порог и Ляля как надоедливая собачонка летит прямо ко мне навстречу, виснет на шее, повизгивая и обцеловывая, словно я – божественное явление. Даниэла даже не поворачивается, так и стоит спиной, ловко развешивая на вешалки Лялины вещи.
— Дани все привезла, - хихикает Ляля, и впервые в жизни во мне просыпается непреодолимая тяга стереть рот с ее лица. Взять волшебный ластик – и заткнуть ее на веки вечные.
Даниэла все так же игнорирует мое появление, и я почти уверен: пока не подтолкну ее к обратному, она и дальше будет делать вид, что в этой комнатушке есть только они с Лялей. Я настолько ей противен? Ни хрена подобного, я чувствую – знаю! – когда женщина меня хочет, а она хочет так сильно, что горит под кожей.
— Будем пить чай, - торжественно сообщает Ляля и уносится на кухню.
Я выдыхаю. Я просто, мать его, очень медленно выдыхаю, потому что не знаю, доживу ли до следующего вдоха. Я взвинчен настолько, что едва способен себя контролировать. Ее духами пропахла вся комната, и я, как приговоренный в газовой камере – все равно сдохну, но каждый шаг до погибели хотя бы будет охренительно приятным.
Мне хочется ее потрогать. Не лапать, как случайную потаскуху, не тупо стаскивать с нее трусы, чтобы просто потрахаться. Это что-то такое… щекочущее, как солнечный зайчик на коже. Мне жизненно необходимо просто попробовать ее кончиками пальцев, как будто я – чертова муха. И поцеловать там, где на шее начинается линия волос. Мне даже не важно, будет она голой или полностью одетой. Достаточно хотя бы крохотного участка кожи, чтобы просочиться к ней в кровь, стать воздухом, без которого она не сможет дышать.
Я хочу, чтобы она развелась и была только моей. Даже если я не настолько богатая задница, как ее старый хер, я все равно хочу ее забрать. Для себя одного. Но наше совместное будущее такая же фантастика, как и колонизация Марса.
Эта мысль так оглушает своей внезапностью, что я чувствую себя кеглей, которую смело с поля одним четко выверенным ударом.
— Завтра я поговорю с Олегом, - говорит Даниэла, разрушая нашу одну на двоих тишину. – Я не знаю… Он точно не погладит Олю по голове.
— Это все, что тебя волнует? – Приходится заложить ладони в задние карманы – хоть какая-то страховка от того, чтобы не притронуться к ней.
— Да, - слишком быстро отвечает Даниэла и все-таки поворачивается. Держит в руках какую-то Лялину тряпку и смотрит на меня такими глазами, что сдуреть можно. – Это все, что меня волнует, потому что тебя, похоже, не волнует вообще ничего.
Я чувствую себя готовым к броску змеей. Этот тон, этот взгляд королевы жизни, этот задранный нос и насквозь пропитанная фальшью смелость.
— Может, хватит быть ребенком, Кай? Плыть по течению, делать то, что вздумается и ломать чужие игрушки?
— Ты ни хера вообще обо мне не знаешь, - мгновенно вспыхиваю я. Самоконтроль и так ни к черту, но сейчас я едва держусь, чтобы не натворить глупостей. Звуки посуды с кухни раздражают, трут пенопластом по раскаленным до бела нервам.