Бархатная Принцесса

— Мы поедем, - поправляет Олег.

Я набираю в грудь побольше воздуха, отвожу с лица волосы и показываю Олегу теперь уже не такой заметный, но все-таки еще темнеющий на коже отпечаток Олиного удара. Если бы я не была такая тонкокожая и бледная, он бы сошел за пару часов, но я проношу его еще как минимум пару дней. Олег подходит ближе, берет меня за подбородок, поворачивает лицо так, чтобы получше рассмотреть. Вздыхает.

— Оля снова пришла ко мне жаловаться на жизнь, - говорю четко и почти спокойно. – Я не могу вечно выслушивать ее проблемы, Олег. Она ждет, что я дам какой-то универсальный совет от всех проблем, но у меня его нет. И когда я отказалась…

— Она моя дочь, - говорит Олег.

Я слишком нервно смеюсь в ответ на эту фразу, потому что заранее знаю, что последует дальше. Любой наш разговор об Оле начинается с нерушимых столпов: «она его дочь» и «он должен о ней заботиться, потому что родная мать на нее наплевала».

— И родной матери она не нужна? – с издевкой подсказываю я.

Муж хмурится, но молчит.

— Я так больше не могу, Олег. Я не хочу жить в вечном страхе, что однажды тебе позвонить из морга и скажут прийти опознать труп, который выловят из речки или вынут из петли, или по кускам соберут на рельсах.

— Хватит, Даниэла! – громко, до шума в моей голове, рявкает Олег. – Она просто девчонка! Она запуталась и ей нужна подруга, которая не скажет, что решение всех проблем в алкоголе и «косяке».

— Да на здоровье, но это буду не я.

Пытаюсь встать, чтобы просто уйти, разомкнуть этот тяжелый разговор, который вот-вот превратится в наш очередной скандал, но Олег хватает меня за плечи и силой усаживает обратно.

— Я заберу Олю сюда, теперь окончательно, - говорит муж и тычет пальцем мне в нос, как бы предупреждая, что пока он не закончит – рот лучше не открывать. – И она будет жить здесь, с нами, до тех пор, пока десяток дипломированных психологов не подтвердят, что моя дочь готова жить самостоятельно. И ты будешь выслушивать все, что она захочет рассказать. Двадцать четыре часа в сутки.

— Нет, - твердо говорю я.

Что-то во мне скручивается, туже и туже, собирается кольцами, сжимается, чтобы через секунду выстрелить прямо в позвоночник, прострелить по нему до самого затылка, до красных мошек перед глазами.

— Она никогда не повзрослеет, если ты будешь нянчиться с ней после каждой выходки, - кажется, слишком громко и зло говорю я. – Она никогда не научится решать свои проблемы, как взрослая, если каждый раз ты будешь все делать за нее. И, знаешь, что? Я вам не груша, которую можно колотить для психологической разрядки!

Я выбегаю в гостиную, но Олег догоняет меня и за локоть резко разворачивает лицом к себе. На миг мне кажется, что он тряхнет меня так сильно, что глаза выкатятся из глазниц, но он просто поджимает губы в одну тонкую линию и смотрит-смотрит, словно пытается прочитать мои мысли. Пробую одернуть руку, но добиваюсь лишь того, что муж прижимает меня к себе.

— А как же «мы – семья»? – спрашивает так тихо и холодно, что волоски на руках встают дыбом. – А как же «я больше не хочу быть любовницей?» Или тереться о чужого мужика приятнее, чем помогать ему решать семейные проблемы?

— Прекрати, - прошу я. И снова попытка освободиться ничего не дает. – Ты прекрасно знаешь, что я не заставляла тебя разводиться с дулом у виска.

— Ну конечно, ты не заставляла, - язвит он. – Ты просто настойчиво дала понять, что я должен выбрать.

— Ты всегда мог выбрать жену, - огрызаюсь я.

Господи, о чем мы сейчас говорим? Разве не должны хотя бы пытаться найти способ поладить? Придумать разумный компромисс, как это делают в других семьях, как это должно быть между любящими людьми?

И меня внезапно, очень сильно, так, что подкашиваются колени, оглушает мысль: я просто его не люблю.

Вот так, без пафосных слез, без тяжелых и затяжных боев с собой я просто понимаю, что не люблю этого красивого, ухоженного, дорогого мужчину, потому что никогда не тонула в его глазах, не возрождалась, умирая, в его руках, не упивалась тем, что на моей коже остались следы его слишком крепких прикосновений.

Что я просто, как последняя сука, разрушила наши с Олегом жизни потому что никогда-никогда его не любила.

Потому что тогда просто не знала, что такое любовь.

Глава тридцать первая: Даниэла

Наш разговор совершенно внезапно сходит на «нет». Откровение гасит меня, будто свечку, и остается только слабый дымок, который едва ли осознает сам себя. Олег просто обнимает меня, словно и его подкосило признание, которое он, конечно же, не мог слышать, даже если мой мозг до сих пор посылает его громким импульсом прямо в лоб: «Я его не люблю, я его просто не люблю…» Мы стоим посреди дорогой дизайнерской мебели, в окружении свежих цветов в вазах, в приглушенном свете итальянского ночника, и все это – моя жизнь – такая же дорогая и пустая, совершенно не приспособленная для чего-то настоящего.

— Прости, родная, - мне в макушку горячо выдыхает Олег.