И я последняя дрянь, потому что ни за один из этих пунктов мне не стыдно. Я бы сделала все снова и снова. Совершила самое позорное падение, лишь бы чувствовать себя так, как сейчас: приятно опустошенной и в тоже время до краев заполненной текущей по венам эйфорией. Я как будто прошла по стеклу и опустила ступни в живительный источник. И пальцы сами скользят по темным отметинам на коже, по набухшим следам укусов. Мое тело – доказательство преступления против совести, но мне все равно.
Я долго просто валяюсь в кровати, наслаждаясь запахом собственного тела, ныряя лицом в подушку, где только что была голова Кая. Хочу задохнуться им, хочу, чтобы он въелся в мою плоть и кости.
Но на улице уже совсем стемнело и нужно возвращаться в реальность. В ту, где я не пахну чужим мужчиной, когда возвращаюсь к мужу.
Олега дома еще нет, и я благодарю бога – хоть он наверняка тычет в меня пальцем и обзывает блудницей – за то, что у меня есть время собрать себя хотя бы в какое-то подобие прежней Даниэлы. Переодеваюсь в наглухо застегнутый костюм и пытаюсь заниматься обычными домашними делами, но после того, как разбиваю чашку, просто ухожу в гостиную и пытаюсь делать вид, что смотрю телевизор.
Муж приезжает после полуночи: взвинченный, без галстука и в свежей рубашке. У него в офисе есть сменная одежда, он вполне мог переодеться, если собирался на деловую встречу во второй половине дня. Но я все равно чувствую это – едва слышный запах медикаментов. В последнее время так часто попадала в больницы, что научилась различать химозную вонь даже в аромате дорого одеколона.
— Ты почему не спишь? – спрашивает Олег, когда понимает, что красться по лестнице бесполезно. Останавливается на ступенях, даже и не думая подходить ко мне.
И я мысленно с облегчением выдыхаю. Не хочу даже его мимолетного поцелуя в макушку. Ничего от него не хочу.
— Смотрела кино, - киваю на телевизор, хоть понятия не имею, что там показывают.
— Я заезжал к тебе в студию около пяти. Сказали, что ты давно поехала домой. Но охрана сказала, что тебя нет.
Я сглатываю, пытаясь угадать, что это: просто беспокойство или попытка вывести на чистую воду?
— Ты не звонил, - говорю я, цепляясь за это, как за спасительный якорь. Если он волновался обо мне, то почему не позвонил?
Олег просто кивает и молча идет наверх. А я поднимаюсь только через полчаса, надеясь, что он давно спит. Но останавливаюсь около двери, когда слышу его приглушенное:
— Не звони мне больше. Иначе я больше не дам тебе ни копейки, поняла? Один звонок – и я вычеркну вас из своей жизни.
Я выжидаю минуту и только потом вхожу. Молча забираюсь под одеяло, отворачиваюсь к мужу спиной и скрещиваю пальцы, чтобы ему не захотелось секса. Но Олег просто падает на постель и почти мгновенно засыпает.
Всю ночь меня мучает то жар, то холод. И постоянное жгучее чувство, что я лежу не в той постели и не с тем мужчиной. И что наша с Каем встреча была такой короткой, что хоть сейчас, в холодный ноябрьский рассвет, готова идти к нему босиком в пижаме, лишь бы просто увидеть, как он привычным движением отводит челку с лица, услышать его запах, потереться щекой о колючий подбородок. И все время кажется, если я очень-очень сильно закрою, а потом открою глаза – Кай окажется рядом. Прямо там, где лежит сейчас Олег. И я даже протягиваю руку, чтобы перевернуть его лицом к себе, улыбнуться в хищные черные глаза и увидеть, как там, в самой непроглядной темноте, рождается мое личное солнце. Но одергиваю руку, когда вижу очевидную разницу – кожа на плече чистая, и со спины на меня не смотрит ядовитый страшный череп. Да и спина эта меньше, намного меньше.
Около пяти утра выбираюсь из постели, накидываю халат и спускаюсь вниз, в библиотеку. Вряд ли смогу читать, но хотя бы найду покой среди тысяч старинных книг, в обществе почтенных леди и джентльменов, смотрящих на меня с картин.
И именно здесь меня находит Олег. Он в одних домашних штанах, взъерошенный и явно проснулся не по будильнику. Взгляд мечется между мной и телефоном, который лежит на столе. Я хотела написать Каю, но нашла силы не совершать хотя бы эту глупость.
— Оля в больнице, - говорит Олег хриплым голосом.
Первое, что проносится у меня перед глазами – наш разговор днем. Ее отчаяние в голосе, попытки заставить меня выслушать ее проблемы. И что-то такое жалит куда-то в бок, впивается туда ядовитой гадиной сожаления, отвращения к самой себе. Я ведь ее не послушала… потому что спешила к Каю. Эта мысль скользит по кромке сознания – и я трусливо отбиваюсь от нее, потому что вывод, который приходит следом, просто растопчет мои слабые попытки хоть как-то оправдать нас с Каем. Но ничего не получается: эхо ее укоров до сих пор сидит в ушах и теперь звучит так громко, будто звук выкрутили на самый максимум. Цепляюсь пальцами в ткань на коленях, лишь бы не закрыть уши.
— Напилась, - добавляет муж уже злее, на глазах становясь мрачным, как голодное животное. – И, кажется, обкурилась какой-то дряни.
Я сглатываю и мне – совсем чуть-чуть – становится легче.
— Ты поедешь к ней? – спрашиваю я.