Бархатная Принцесса

Цунами пролетает последние преграды, врезается в меня ароматом перца, жасмина и цветущих ирисов. И я даже не пытаюсь сделать последний спасительный вдох: просто падаю, тону в аромате, который петлей скручивается вокруг горла, тянет меня следом, словно пса на поводке.

— Главное, не спорь с ним, - слышу до противного тошнотворный голос Ляли. Почему я раньше не замечал, что она гнусавит? – Отец… У него сложный характер, но Дани умеет его уболтать.

Мне хочется заржать в голос от абсурдности ситуации. Мы будем там, в доме Никольского, и женщина, которую я так хочу, что мозги набекрень, будет убеждать его – своего законного мужа! – позволить мне и дальше быть мужем его дочери. Дать нам с Лялей, блядь его мать, шанс на личное счастье. А я буду смотреть на нее и молиться, чтобы ширинка не лопнула.

Вчера мы с Лялей так и не зашли в дом. После росписи завалилась бухие в дом, трахнулись прямо в машине, а потом еще у бассейна, и, кажется, на газоне. У Ляли нет комплексов, вообще никаких: она отлично сосет, отдается запросто и в любых позах, и в задницу дает, при этом кончая бурно и громко, совершенно не фальшивя, как это делает большинство девочек, когда дерешь их в «заднюю дверь». Но это все – чистая механика. Мы как части мотора хорошей спортивной тачки: работаем слаженно, четко, без сбоев. От этого секса крышу не уносит, от него просто приятная расслабленность, пустота в яйцах и в башке. По-другому в моей жизни никогда и не было. Чтобы улетать куда-то там, дуреть от одних поцелуев и прочая херота – это все для кого-то другого, но не для меня.

Но Даниэла…

«Даааани…» - мысленно тяну ее имя, трогая вибрацию кончиком языка, как хотел бы потрогать ямку у нее над ключицей.

У Никольского не дом – это целая крепость, только пафосная, вся заставленная дорогой херней. И перекошенные морды с портретов смотрят на меня с немой насмешкой: «Что ты здесь забыл, нищеброд?» Здесь наверняка есть все, но нет самого главного – уюта. Нет разноцветных чашек на полке в кухне, нет украшенных вручную горшков с цветами, нет привезенной с совместного отдыха потертой прибоем оранжевой ракушки. Здесь все с ценниками, все на заказ.

Ляля тянет меня за руку, через всю гостиную, в кабинет, дверь которого приоткрыта. Я невольно втягиваю запах духов Принцессы, вдыхаю его полным ртом, катаю на языке, словно экзотическую сладость. И торопливо переступаю порог, лишь бы поскорее туда, хоть и в клетку к тигру, главное – чтобы к ней, глаза в глаза.

Никольский стоит за столом, колотит пальцами по столешнице и смотрит на меня взглядом приставленной к груди двустволки. Даниэла – у него за спиной, чуть в стороне, скрестив руки на груди. Господи, до чего же она маленькая, хрупкая, как перо на ладони. Сожми – и все косточки вперемешку. Запястья такие узкие, что я запросто могу представит, как вгрызаюсь в них зубами.

«Посмотри на меня! – вою в ее отрешенный взгляд. – Посмотри. Посмотри или сдохну прямо тут, возле твоих ног».

— А теперь внятно и коротко: что произошло? – говорит Никольский. Вскидывает руку, когда Ляля открывает рот и начинает что-то полу истерично лепетать. – Я не тебя спрашиваю. С тобой разговор будет позже.

Даниэла как бы невзначай проводит ладонью по его плечу, и этот мудак отбрасывает ее ладонь, как будто она какое-то насекомое, что-то раздражающее, что не вписывается в его клетку, где он собирается меня линчевать.

— Мы расписались, - говорю холодно и четко, чуть не по слогам.

— По твоей инициативе, я так понимаю?

— По моей! – выкрикивает Ляля у меня из-за спины.

— Помолчи, пожалуйста, - предлагаю на последнем издыхании моего терпения. Сам не знаю, как до сих пор держусь и не отрываю Никольскому одну за другой все конечности. – Мужчины сами разберутся.

Даниэла вскидывается, как будто мои слова для нее – крючок, вытаскивающий наружу интерес. И я вижу, что глаза у нее светло-голубые. Такие… Нет, не голубые. Это серебро, расплавленное серебро, в котором отражается зимнее небо.

— Когда? – следующий вопрос Никольского.

— Вчера, - так же сухо отвечаю я.

— Ольга беременна?

— Нет. – Я никогда не трахаюсь без резинки, и плевать мне на то, сидит ли она на таблетках, уколах или предохраняется сотней других способов. Я не хочу детей, и не допускаю даже маленькую возможность того, что захочу их в ближайшие десять лет.

— Тогда зачем все это?! – Никольский лупит кулаком по столу, письменные принадлежности пускаются в пляс. – Какая, к чертям, женитьба? Ты денег хочешь, тварь?

— Олег! – вмешивается Даниэла, но он вообще не слышит ее слов.

— Ну? Сколько? Озвучь цифру, я дам. Откуплюсь, только чтобы ты навсегда исчез из моей жизни.

— Я уйду вместе с ним! – визжит Ляля, и мне снова приходится загородить проход рукой, чтобы она не бросалась на колючую проволоку. Тоже мне, защитница выискалась.