Я пожимаю плечами. — Есть разные виды силы, Камила.
Она грустно улыбается. — Забавно. Недавно у меня был похожий разговор с твоей мамой.
Мне до сих пор странно, что у них двоих сложилось такое легкое взаимопонимание за такой короткий промежуток времени. Камила сумела интегрироваться в мою семью так, как мне никогда не удавалось.
Не то чтобы я много работал над достижением цели. Но все же — что-то в этом есть восхитительное.
Она медленно поворачивается ко мне. В ее глазах мелькает решение.
— Мы можем сказать ей, — тихо говорит она.
Я поднимаю брови. — Я ожидал большего сопротивления.
Она вздыхает. — Это был мой первый инстинкт.
— Неожиданно, неожиданно.
Она игнорирует это. — Но ты ее отец, и она заслуживает знать это. Она так долго была без меня. Было бы неправильно с моей стороны лишить ее и отца.
Я киваю. — Мы скажем ей вместе.
Уголки ее рта приподняты. Интересно, зациклилась ли она на чувстве, которое вызвало слово «вместе». Это определенно делает что-то для меня.
— Мама! Исаак!
— Привет, милашка, — говорит Ками. — Ты хорошо покаталась? Куда дальше?
— Я хочу, чтобы Babushka посадила меня на большое колесо, — говорит она. — Я могу идти?
Камила закусила губу и кивнула. — Или. Веселись.
Хлопком в ладоши она уходит. Мы наблюдаем, как мама хватает ее за руку и заставляет перейти на быстрый шаг, а Богдан следует за ними, подмигнув мне.
— Должна сказать, — говорит мне Камила, — ты выделяешься во внешнем мире.
— Ни хрена, — соглашаюсь я, ловя еще один взгляд проходящей мимо пары.
— Это комплимент.
Я фыркаю. — Мне не нужны чертовы комплименты. Никогда не были.
— Правильно, конечно. Иногда я забываю, что разговариваю с могучим Исааком Воробьевым. Тебе ведь ничего ни от кого не нужно?
Я хватаю ее за руку и поднимаю на ноги. — Это неправда, — лукаво замечаю я, таща ее сквозь толпу. — Есть некоторые вещи, которые мне нужны. Конкретно от одного человека.
Я практически чувствую, как бьется ее пульс в кончиках пальцев, пока она слепо следует за мной сквозь толпу.
— Исаак, куда мы идем? Куда ты меня ведёшь?
— Где-то, где нам придется бороться только взглядами друг друга, — говорю я ей. — И как только мы будем там, я скажу тебе, что именно мне нужно от тебя.
35
КАМИЛА
— Зеркальный дом? — спрашиваю я, когда он тянет меня к выходу.
— Тем лучше, когда ты в деле, — мрачно усмехается он.
По большей части это шутка, но есть и другая сторона: эту Маленькую Блондинку вот-вот сожрёт самый большой и самый опасный волк на свете.
Когда мы подходим к входу, толпа рассеивается. Здесь никого нет, кроме угрюмого карни, который машет нам рукой. Подавив улыбку, я цепляюсь за руку Исаака, пока он тащит нас в темноту.
Здесь прохладнее, чем на улице. Свет отражается от нескольких осколков зеркала в этой первой маленькой прихожей. Полдюжины дверей ведут в коридоры, ведущие вглубь здания.
Исаак шагает к левой двери, как будто знает, куда идет.
— Куда именно мы направляемся?
— Туда где тихо.
Мы входим в дверь, и он закрывает ее за нами. Я оборачиваюсь, и у меня тут же отвисает челюсть.
Везде зеркала: вверху, внизу, слева, справа. Мы ходим по зеркалам и смотрим в зеркала, и в какую бы сторону я ни повернулась, я вижу две, десять, пятьдесят версий нас самих.
— Это странно, — бормочу я.
Исаак оглядывается на меня. — Думаю, нормальные люди любят создавать волнения там, где их нет.
— Эй, каждый получает свои острые ощущения по-разному. Большинство людей любят острые ощущения без риска.
— А ты?
Я делаю паузу, прежде чем ответить на этот вопрос. Несколько дней назад я бы сразу ответила: черт возьми, нет.
Но после моего разговора с Никитой я должна подумать об этом.
Во многом она видела то, на что я закрывала глаза. Так много о последних шести годах было полностью вне моего контроля. Но произошли некоторые вещи, которые были исключительно моим решением.
И, как она заметила, я сделала не самый безопасный выбор. Я оправдывала, рационализировала и извиняла то, что выбрала.
Но когда дело дошло до этого, я выбрала опасность.
Снова.
И опять.
И опять.
— Если тебе приходится так долго думать, — говорит Исаак, — я думаю, мы знаем твой ответ.
Я вздыхаю. — Я пытаюсь разобраться в себе.
— Ты еще этого не сделала?
— Нет, придурок. Это незавершенная работа. — Я бью его по руке, и мои суставы действительно болят. — Иисус, ты что, из камня?
Он соблазнительно ухмыляется. — Части меня, может быть.
Я закатываю глаза и подавляю смешок, когда он тянет меня в другую комнату.
Если изначально все зеркала были плоскими и стандартными, то здесь изогнутые. Есть толстая Камила и невероятно худая, где моя голова лежит на плечах Исаака, а его голова парит в пространстве.
— Я беру свои слова назад. Это очень жутко.
Я поднимаю руку. Все мои размышления следуют этому примеру. Исаак подходит ко мне сзади, его глаза скользят вверх и вниз по зеркальным отражениям.
Когда он встает рядом со мной, мы оба отражаемся туда-сюда между противоположными отражающими поверхностями. Сотня, миллион нас, вечно тянущихся в удаляющуюся даль. Это жутко, да, но в то же время внушает благоговейный трепет самым странным образом.