Бармалей и Снегурочка

Тут-то и открылась Бармалею та особенность волшебного леса, что нет в нем ни путей-дорог, ни даже направлений. То, что кажется в нем близким, оказывается вдруг далеким, а далекое, сколько к нему не иди, не приблизится ни на шаг, а потом и вовсе тает в тумане неопределенности. Леший распутывал дорогу, будто мотню из лески, ловко и незаметно, точно петлю за петлей из бороды вытаскивал. Не из собственной, из лесочной бороды. Бармалей понаблюдал за ним и быстро понял, что, кроме лешего, никто дороги к берлоге Берендея сыскать не сможет. Никогда. Сам-то он давно уже потерялся в пространстве, даже не представлял, где теперь находится. Сообразил она также, отчего леший переживал на его счет: заплутать и сгинуть в этом лесу, раз плюнуть. Чего ему никак не хотелось, потому и старался он изо-всех сил лешего из виду не выпускать.

Стынь-пустынь! Или как там у лешего?

Охолонь!

Долго ли, коротко ли шли они по лесу, с тропки на тропку перескакивали, аж пока не устали. Борис так и вовсе из сил выбился, даже с валенками-топтунами на ногах. А без них и вовсе, давным-давно лежал бы где-нибудь под елкой да без сил. В общем, устроили они вскоре привал, увалились один подле другого в снег, лежат, отдыхают, отдуваются.

– Эвона, куда забрались, – сообщил леший, отдышавшись. – Сушь-глушь!

– Точно! – согласился с ним Бармалей. – Реальная глухомань!

– Для кого глухомань, а для нас – Ррусколань! – заявил кот.

– Я в том смысле, что место тут пустынное. В любую сторону кричи – не докричишься!

– Это, мряу, как крричать будешь. И вообще, нам тут нравится. Правда, леший?

– Абсолютно! – коротко и авторитетно обозначил полную свою погруженность в тему любви к родному краю леший.

В лапах у кота откуда-то появилась котомка, по виду похожая на солдатский вещмешок, сидор, но куда меньшего, кошачьего размера. Бармалей, хоть убей, не помнил, была ли она у Баюна раньше. Но кот вопросами легализации невесть откуда берущихся котомок не заморачивался. Он скинул с лап варежки, которые тут же повисли на его шее на резинке. Ловко орудуя когтями, быстро развязал мешок и достал из него голубой в белый горошек из ситца узелок. В узелке оказался резаный пирог из «Корчмыы», шматы стопка. Кот выдал по куску каждому.

– О, тепленький еще! – обрадовался Бармалей.

– Медынь-малинь! – выразился одобрительно хозяин леса.

Какое-то время ели молча, не считать же взаимное причмокивание и пофыркивание разговором. Леший справился с куском кулебяки первым.

– Уф, хорошо! – стряхнув с бороды крошки, речил он. – Что хочу сказать...

– Да-да, – откликнулся Бармалей, отправляя последний кусок пирога в рот. Подкрепившись, он чувствовал себя вполне отдохнувшим, готовым к свершениям и даже к подвигу.

– Так что, други мои, до Гредневой берлоги мы почти уже достались, осталось чуть, – стал объяснять диспозицию леший. – Вона, за ельничком, спуск в лог начинается. Там, в низине, ручей протекает, чуть дальше он в реку Смородину впадает. Ручей ентот даже в самую лютую стужу незамерзающий, вот как, на его-то бережку берендей дом свой поставил. Ну и, берлога его там же, чуть поодаль. Уф! А поверху лога, вот здесь, как раз Волат дозором ходит. Нас он покуда не видит, потому лежим спокойно, курим. Но дальше ждут нас испытания, к ним должным образом след приготовиться. Их предстоит три. – Он поднял руку, отсчитал на ней три пальца и показал всем – для наглядности. – Три!

– Огласите весь список, пожалуйста, – попросил Бармалей.

– Первое! – леший с натугой придавил два пальца обратно к ладони, оставил один, который и продемонстрировал. – Первое, это как раз Волат. Пока он ходит дозором, не отвлекаясь, мышь мимо него не проскочит. Волата надо отвлечь. Этим, Баюн, ты займешься. Зубы заговаривать, да сказки сказывать, это твоя специализация.

– Не будь я Баюн! – согласился со своей участью кот.

– Второе! – леший с хрустом разогнул еще один палец и поднял руку. Знак, который он показал, был похож на латинскую «V». На концертах, в прошлой жизни, Бармалей тоже часто демонстрировал его со сцены. Для него он тогда означал «Виктория», типа, победа будет за нами. Типа... – Как я уже говорил, – или не говорил? забыл? – берлогу свою берендей заговорил, и теперь она для посторонних невидима. Кто угодно пройдет мимо, не заметит. Снятие заговора, самое трудное, я беру на себя.

– Самое трудное? – удивился Бармалей. Он внимательно слушал речь лешего, и то, что он слышал, ему все меньше нравилось.

– Конечно! – заявил леший убежденно. – Может, кто-то еще знает, как заклятия снимаются? Может, ты?

Бармалей цыкнул зубом и промолчал.

– А коль нет, то и нечего залупаться, – продолжал леший с обидой в голосе. – Делай, что тебе сказано, волынь-полынь! И, ладно уж, чтоб кое-кто не плакал тут, беру на себя задачу медведя разбудить и из берлоги выманить.

– Та-ак, – Бармалей приподнялся со снежного ложа. – Интересно, что же ты мне оставил? Какое такое упражнение?