Бармалей и Снегурочка

– А ты почем, дядя, знаешь? Про анчутку? – недоверчиво спросил Бармалей.

– Видел, – отвечал Волат односложно. Потом, смягчившись, пустился в объяснения: – Я там бываю иногда. Часто. За порядком смотрю, могилки поправляю. Короче, несколько раз видел его, как он в тот дом вихрем залетал. А когда зашел туда в его отсутствие, увидел, что он там вроде как обустраивается. Ему, вишь ты, своего угла недоставало, а мы не знали! Вот он там и устроился. Стаскивает туда что ни попадя. Что под руку попадется – чисто сорока!

– То-то я смотрю! – возбудился Гредень. – У меня с подворья, то одно пропадет, то другое. Я еще прикидывал: что за ерунда? Кто таскает? Вот только на анчутку ни разу не подумал. Потому что, зачем ему?

– Выходит, ошибался ты на его счет, Гредень, – сказал леший.

– Выходит...

– Но тогда значит, что и мароту твою, кудесник, там искать следует. Уж если анчутка такой, что все в дом тащит, наверняка, и берендейку твою туда же забрал.

– Возможно...

– А скажи-ка, дядька Волат! Далеко ли до Мертвой поляны? Долго ли пешим ходом туда идти?

– Да не так, чтобы очень. Если постараться.

– До утра успеем?

– Так, неизвестно же, когда утро теперь настанет, – Волат неожиданно улыбнулся. – С тех самых пор, как с Морозом Ивановичем беда приключилась, у нас все ночь и ночь без конца, да луна, да мороз.

– Что ж, приятели мои, нам, выходит, еще и утро в Русколанский лес вернуть предстоит. Стало быть, пора в путь-дорогу! Веди, дядя Волат!

– Я семимильным шагом пойду, да без оглядок, так что, поспевайте за мной сами, – предупредил тот. – Что? Все готовы? Тогда – айда!

Пошли они. Ходоки все оказались знатные, подготовленные, только Бармалею, чтобы не отстать, пришлось два притопа и три прихлопа исполнить. И – вжить! – только снег за спиной завился.

Кот Баюн и тут хитрей всех оказался. Неведомо каким образом умудрился он на плечо великану вскочить. Уцепился он там за меховой воротник, да так на Волате и поехал.

– Что? – спросил магыть, скосив глаза на пассажира. – Снова сказки мне баить собрался?

– Могу и побаить, мне не тррудно, – согласился кот. – Но сперрва сам хотел тебя поспрашивать.

– Спрашивай. Покуда ноги работают, а язык не занят – можно. Что, пушистый хвост, знать ты хочешь?

– Мне вот не понятно, куда велеты, родичи твои, подевались? Почто Русколанский лес они покинули?

– Э, куда ты хватил! Давно то было!

– Про давние времена песни слагаются.

– Это точно. – Магучан помотал головой в раздумье, Борода по груди, как сноп прошелестела. Вздохнул. – Мы ведь, велеты, все Дыевичи. Сыны старого владыки ночного неба, Дыя. Помогали ему землю обустраивать. Где-то горы сдвигали, где-то реки прокладывали. Такое. С нечистью да с чудищами разбирались, коих в тот век хватало. Но времена те былинные прошли. Старые боги ослабли, которые на покой отправились, а которые на небо вчерашнее. Да и мир измельчал с тех пор, Баюн, сам видишь, нам, велетам, богатырям и могучанам, дел по плечу больше на земле не осталось. Многие из нас уснули вечным сном, чему свидетели курганы-волотки. А те, что живы остались, собрались однажды на совет, да и решили, что пора уходить. А как решили, то и подались все в Неведомые чертоги родовые.

– Это что же, мряу, за место такое? Чертоги родовые? Где находится?

– Сказано же: неведомые. Придет время, узнаю.

– Как и все, как и все... А что же, мряу, ты один тут остался? Почто с народом своим в те края неназванные не подался?

– Скажу тебе, Баюн, что знак мне был, оставаться. Видимо, ждет меня еще впереди работа богатырская, настоящая. Но что за работа – про то мне тоже еще не открыто. Не ведаю я про то. Но готов к любому испытанию, и хочу, чтобы оно скорей настало, поскольку пора и мне уже в Чертоги родовые, неведомые отправляться. Соскучился я, истосковался по своим, по велетам-молодцам. А пока я здесь, возле Гредня обосновался. То дозором хожу, то другое что исполняю. Жду, короче, своего часа.

Бармалей тем временем лешего догнал, рядом пристроился. Идут, стараются, пыхтят оба.

– Что, Андрейко? – спрашивает тогда Бориска.

– Что тебе, Андрейко?

– Вот и я спрашиваю: что Андрейко? Имя, как имя.. Стыдишься его, что ли? Не называешься? Напрасно, как по мне...

Леший вздохнул, как никогда раньше, казалось, не вздыхал.

– Уф!.. Да нет... Имя как имя, ты верно сказываешь... Только несерьезное. Для взрослого уважаемого лешего, хозяина лесного, никак не подходит. Потому и не люблю, когда меня Андрейкой кличут. Или, того хуже, Андрюшкой. И снова вздохнул: – Уф! Повздыхав, добавил: – А ведь там еще и прозвище имеется – Вырвиглазов.

– Ничего себе! Непростое имечко. Его-то ты как заработал?

– Было дело... Однажды хмельной из корчмы к себе возвращался, да, незнамо как, с дороги сбился и в чащу вломился. Ну и там на ветку напоролся. Глаз, значит, на той ветке так и повис. А я и не заметил! Утром уже, проспавшись, смотрю, а картинка у меня как-то наполовину видна. В общем, помогли мне тогда глаз мой сыскать, да мамаша Фи его мне обратно вставила. И все вроде хорошо, да прозвище осталось – Вырвиглазов, и никуда теперь от него, уф, не деться.