Бармалей и Снегурочка

Приемные палаты, в которых правили службу, жили, забавлялись да вели беседы Мара с Тугарином, стояли на самом краю темной Нави, подле Стены неведения. Тут же уходил вверх крутой, почти отвесный лаз, в который внизу преображался колодец, да бугрились, свисали до самого низа и вонзались в терракотового цвета и такой же крепости почву корни старого дуба-Мильяна. Между ними прыгал и звенел по камням, срываясь сверху каскадом водопадов, небольшой ручей. По проточенному в камне руслу он обегал палаты сзади и вскоре скрывался в туманной мгле, чтобы невидимо превратиться в реку Забвения. Дальше, за рекой, темнели приземистым силуэтом чертоги Чернобога. Были те чертоги, будто иглами, пришпилены к горизонту двумя вертикалями, такими тонкими, что скорей могли сойти за обман зрения.

И все это под темным и тяжелым, как убитый глиняный пол, небом, освещалось Черным навьим солнцем. И ни ветерка!

«Лепота!» – подумала Мара, выйдя на крыльцо и окинув окоем взглядом. Хоть и не слишком роскошно в плане красок, можно сказать, что бедно. Зато ни снега, ни мороза, и круглый год ровные плюс пять. А захочется по снежку пробежаться, можно всегда наверх выбраться. В отличие от того же половца, это в ее полной власти, перейти из темной Нави в светлую, а, когда понадобится, то и в Явь наведаться. Кстати, что там с Хрустальным балом? Может, сходить, да хоть одним глазком на Снегурочку поглядеть? Совсем уже невеста, поди...

Мара вздохнула. Время в Нави течет по своим законам. Наверху года проходят, здесь – миг. Иногда, наоборот, явный миг здесь растягивается в вечность. Но и вечность, такая штука, пластичная, как оказалось. Какие-то факты и события из нее пропадают, другие меняются местами, сходятся и расходятся, нанизываясь на ось, как бусины, в угоду тому, кто способен видеть всю картину целиком. Наверное, Числобог за все отвечает, кто ж еще! Буду в Прави, спрошу у него, дала себе обещание Мара.

– Ну-ка, глянь, что там! – велела она Тугарину.

Тот с достоинством поклонился, с важным видом удалился. Мара про себя усмехнулась, ей нравилось повелевать таким важным и самовлюбленным батыром.

Отсутствовал посыльный недолго. Мара с крыльца видела, как половец бродил под лазом, внимательно разглядывая поверхность, пинал ее ногами, потом пару раз нагнулся и что-то поднял. Когда вернулся, в одной руке он держал мешок, по виду – обыкновенный, джутовый, в таких местные русколанцы пельмени морозят. В другой руке у него было и вовсе что-то непонятное.

– Что это? – спросила Мара.

– Похоже, нога, – и Тугарин продемонстрировал ей свою находку – чью-то ногу в стоптанном валенке, отсеченную по колено. За колено он ее и держал. – По ходу, какой-то джигит в колодец ногу обронил, – добавил он, презрительно и глумливо улыбаясь.

Одно слово: басурман.

Мара уставилась на него непонимающе.

– В смысле?

– Шутка! – тут же раскрылся и бросился объяснять Тугарин. – Там много такого ледяного боя, – он кивнул в сторону колодца. – По ходу, человек был. Там, – он снова мотнул головой, – весь джигит лежит. Но не целый. Кто-то его заморозил, а потом разбил на мелкие кусочки. Рука, нога... А кусочки нам на голову высыпал. Я так думаю.

– Не представляю, чья это нога, и кто тот несчастный, с которым такое приключилось, – сказала Мара, – Но догадываюсь, кто мог с этим, как ты его называешь, джигитом, такое зло утворить. Ну-ка, голубчик, собери все куски этого человека в мешок. Только тщательно, смотри, ничего не упусти. Посмотрим, что за человек был.

– Как прикажешь, моя богиня! – с готовностью согласился Тугарин. – Когда ты меня голубчиком величаешь, я не то, что ледышки, я все звезды с неба в этот мешок готов для тебя собрать.

Он сунул подобранную ногу в котомку и, пританцовывая, бросился к колодцу, выполнять распоряжение своей владычицы. Мара снова улыбнулась ему вслед. Что ни говори, а помимо других достоинств, басурманин нравился ей еще и своей неунываемостью. Даже когда он грустил, или злился, это всегда получалось у него легко и весело. Хотя, конечно, недооценивать весельчака не следовало. Да и вообще, басурманин есть басурманин, что в нем может быть хорошего? Ладно, пусть послужит пока...

Вскоре половец вернулся обратно, держа перед собой схваченный огромной ручищей за горло полный мешок.

– Все собрал? – спросила Мара.

– Что увидел, все поднял, моя Махтес. Ради тебя мне лишний раз нагнуться не обидно, слушай!

– Хорошо, хорошо. Тогда сделаем вот что... – что бы она хотела со всем этим сделать, сообщить она не успела. Из-за реки, из морока навьего донесся заунывный клич Чернобога, властелина темного:

– Мара! Мара!

Чернобог приближался.