Барнаша

Но что было этой матери до людей, в чём-то её укоряющих?! Разве они могли остановить её, когда она была уверена — Он может исцелить её дитя! Она не могла потерять последнюю надежду, ибо её боги отказали ей в помощи.

— Разве не исцеляешь ты богатых и бедных?! — спрашивала она у Иисуса, заливаясь слезами. — Кто ни просил тебя о помощи, того коснулась благодать Твоя… Дай же и мне твоей силы, не пожалей её для несчастной матери… У тебя ведь тоже есть мать, посмотри на меня так, словно я — это она… Не может сын отказать матери в горе, если в силах помочь!

Но Иисус не отвечал на просьбу женщины. В удивлении смотрел Дидим на лицо Учителя. Он не помнил такого холодного выражения лица у Иисуса. Учитель принял эту просительницу так, как в былые времена всеобщего непрощения в их семье принял бы её собственный отец Иуды — с равнодушием, граничащим с презрением, чуть ли не с отвращением. Это лицо было отражением лиц обоих Симонов, которых Дидим считал людьми недалёкими и простоватыми, а посему — ещё и злыми, отражением лица Иуды-казначея, с его непримиримой враждой ко всему неиудейскому. Это было лицо Ханана, и Каиафы, его зятя, и фарисеев, когда они говорили либо думали о римлянах, своих недругах… На эти несколько мгновений Дидим потерял Учителя. Сердце его разрывалось от противоречивых чувств отчаяния и надежды, ибо не мог Дидим поверить окончательно в то, что это лицо — настоящее. Те же чувства испытывал ещё один ученик Иисуса, с удивительно нежным овалом лица и изящной фигурой. Как и Дидим, последний с выражением отчаяния взирал на Учителя, и даже требовательно теребил Его за рукав одежды, и пытался даже что-то укоряюще шептать Учителю, который словно и не слышал этого, любимого им, ученика на сей раз.

Но мать не теряла веры. И когда Иисус встал, и прошёл мимо, словно не слыша её мольбы, она последовала за ним.

— Остановись, Господи, не уходи! Любовью твоей заклинаю тебя! — вне себя кричала она тому, кто был видимо холоден к её горю. Даже и твоё сердце болит о ком-то, сжалься надо мной во имя тех, кого любишь!

Раздражённые её настойчивостью ученики попытались оторвать цепляющиеся руки от одежд Иисуса, но тщётно. Горе придало ей сил, которых не было у них. И тут даже они стали просить Его отпустить её. Подарив то, о чём она неотступно молила. Обернувшись к женщине, что проползла эти несколько шагов за ним на коленях, он со странным выражением, обращаясь скорее к ученикам, и ища в них какого-то отклика, сказал:

— Я послан к погибшим овцам дома Израилева.[262]

И в этих словах Дидим услышал упрёк. Скрытый упрёк ученикам. Разве не говорил Он им множество раз: «Я пришел в мир, чтобы спасти всех, принимающих Меня»? Дидим первым из всех понял урок, который пытался преподнести им Иисус. Он испытывал их, одержимых исключительностью иудейского духа. Он знал, что большинство не подготовлено к любым благодеяниям Его по отношению к потомкам проклятого рода. Никто из них и не думал помочь душам, находящимся во мраке.

Пройдясь своим пронзительным взглядом по лицам учеников, Иисус продолжил мысль:

— Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.[263]

Такой ответ обескуражил бы любого менее искреннего просителя. Он означал: благословения, дарованные избранному народу Божьему, не могут быть отданы другим, презренным чужестранцам. Он был оскорбителен по сути своей. Но что-то в голосе говорящего было иным, отличным от самих слов. Иисус не смог на сей раз сохранить холодность и равнодушие. Он чувствовал сострадание. И этого сострадания не мог скрыть — дрогнувший голос выдал его.

Никогда ещё эти уста не отвечали на мольбу просящего чем-нибудь иным, кроме милосердия, и на сей раз они просили того же. И труден был им этот холодный ответ, невыносимо труден, — вот что понял Дидим.

И не он один. Душа матери была полна редкостной надежды. И, как эхо, последовал её ответ, ответ, в котором была уверенность в успехе:

— Так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола их!

Быть может, Он испытывал не только их, своих учеников. И её любовь и вера были подвергнуты испытанию. И на века он ободрял своих последователей, учил не ослабевать и надеяться, даже когда слух Всевышнего, кажется, закрыт нам. Мало ли какие могли быть мысли у одного из величайших Учителей человечества?

Но в это мгновение он не сумел продлить пытку. Никогда не забыть Дидиму улыбку, озарившую любимое им лицо. Словно прощение всех грехов. Облегчение, радость, любовь выразили эти черты. Иисус сказал:

— О, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему…