Барон Беркет

По периметру деревенской площади находились дома побогаче, что выражалось в большем размере жилого дома и количестве хозяйственных помещений. Присутствовала и мечеть, но без минаретов. Обычный дом, только из одной большой комнаты и маленькой каморки при ней. В каморке была деревянная низкая кушетка, рядом с которой стояли кожаные тапки с узкими носками, немного загнутыми вверх, и без задников. Мулла жил в соседней доме. Он был самым богатым жителем деревни. Пообщаться я с ним не успел, потому что кто-то из ретивых христиан снес мулле голову, испачкав кровью новый темно-зеленый халат.

Добычу сносили на деревенскую площадь, где грузили на конфискованные арбы, запряженные волами, или на возки, запряженные лошадьми или лошаками, мулами, ослами. Лошак – это когда папа осел, а мама лошадь, а у мула наоборот. Но и те и другие потомства не имеют, хотя самцы очень любят похвастаться своим достоинством. Если встретятся, обязательно остановятся и померяются. Пока не сделают это, никакой кнут их с места не сдвинет. Освобожденные из рабства христиане помогали солдатам. Они же и за скотом приглядывали, который собрали со всей деревни: лошадей, коров, овец, коз. Захватили и одного верблюда, но лошади испуганно шарахались от него, поэтому одногорбое животное пустили на мясо. Я никогда раньше не ел верблюжатины, решив попробовать. Варили в котлах прямо на деревенской площади. Одновременно на вертелах жарили кур и гусей.

Ко мне подъехал Блашку в сопровождении двух воинов. Остальные альмогавары продолжали следить, чтобы никто из деревенских не убежал за помощью.

– Пора уходить, – сказал он.

– Думаешь, кто-то ускользнул, вызовет подмогу? – спросил я.

– Кто его знает?! Мои люди задержали всех, кто выбежал из деревни, но кто-то мог проскочить, – ответил альмогавар. – Они лучше нас знают тропинки.

– Зови своих людей, – разрешил я. – Сейчас закончим грузиться, пообедаем и отправимся в Коимбру.

Сам поехал к дому кузнеца. Его семье и семье гончара приказал собирать вещи. Поедут со мной. Мне нужны будут в замке и тот, и другой. Оставил по лучнику-валлийцу охранять их. Возле дома кузнеца намечалась заваруха. Двое брабантцев собирались попользоваться дочерью кузнеца – девочкой, судя по лицу, довольно красивому, лет двенадцати, а по сформировавшейся фигуре – не менее шестнадцати, с дюжиной тонких косичек, одетой в широкую серовато-белую рубаху до колен и полосатые, красно-желтые шаровары длиной почти до босых маленьких ступней. Увещевания валлийца на них не действовали, потому что не понимали, что он говорит. Паренек был из замерсийской деревни, в этом году впервые участвовал в боевом походе, кроме валлийского языка никаких других не знал.

– Это моя добыча, – поставил я в известность брабантцев.

– Так бы и сказал! – раздраженно кинул один из них лучнику, и оба пошли в соседний двор, в котором громко голосила женщина.

Я не пошел узнавать, из-за чего она плачет. Захочется заступиться, а в двенадцатом веке неверно истолкуют правила хорошего поведения двадцать первого. Кузнец – мужчина лет двадцати семи с тонкими усиками на смуглом лице – посмотрел на меня благодарным взглядом и засобирался быстрее, загружая на возок, запряженный мулом, свой скарб и инструменты. Мне кажется, он пришел к выводу, что лучше служить сильному и богатому рыцарю, который сумеет защитить. Ему помогала жена, голову которой и лицо по глаза закрывал платок. Местные деревенские женщины редко закрывают лицо. Эта, видимо, из хорошей семьи. Глаза у женщины темно-карие и большие. Наверное, в молодости была такая же смазливая, как старшая дочка. Рядом с ней вертелись еще одна девочка лет десяти и четверо мальчишек мал-мала-меньше.

После обеда, во время которого верблюжатина не произвела на меня впечатление, тронулись в обратный путь. Теперь большая часть альмогаваров скакала в арьергарде, копейщики шли позади обоза, стада скота и пленных мавров, в основном молодых девушек, а рыцари – впереди. Управляли арбами и возками с добычей освобожденные из рабства христиане. Они же присматривали за скотом и пленными. Забавно было наблюдать, как они отыгрываются на маврах за унижения и побои во время рабства. Освободившийся раб может стать только надзирателем. Брабантцы были довольны добычей. В английских деревнях они брали намного меньше. Валлийцы относились спокойнее. Они видели и побольше. Что думали альмогавары, я не мог понять. Скорее всего, что добычу все равно потеряем, так что не важно, хороша или плоха.

К полудню следующего дня мы добрались до одного из тех мест, которые я наметил по пути к деревне. Это была долина метров сто шириной, и метров семьсот длиной, поросшая травой и низким редким кустарником. Мы выехали на нее из леса. Дальше она плавно шла на подъем до склона холма, захватывала нижнюю его треть. Выше начиналась стена леса и густого кустарника, через которые, извиваясь, пролегала узкая дорога.

– Обоз, скот, пленных и освобожденных на ту сторону холма, а мы станем на дневку на этой стороне, – приказал я. – Зарежьте десяток коз и приготовьте обед.