Баронесса де Крейс

Не знаю сколько времени мы простояли на вершине центральной башни, продуваемой ветрами, смотря в глаза друг друга. Да и кто дышал более тяжело не понять, ведь в какой-то момент мне хотелось рвануть шнуровку платья, в котором стало так тесно, что я не могла вдохнуть воздуха, которого катастрофически не хватало. На миг у меня закралось подозрение, что меня вновь отравили, но я сразу же отбросила эту мысль.

Взгляд Ронана тем временем дрогнул и заскользил вниз, следуя за пульсирующей жилкой на моей шеи, а затем ниже, задержался на груди и...

Я была готова биться об заклад, что он вновь принюхался. Но на таком расстоянии он не мог унюхать никакой запах, ведь я не пользовалась даже розовой водой. Она в последнее время вызывала у меня только раздражение. Впрочем, и другие запахи зачастую меня злили. Чего нельзя было сказать об этих наемниках. Которые в отличие от местных аристократов, редко прибегающих к омовению, следили за своей чистотой. И пахли они хоть и по-разному, но так приятно, что я и сама порой ловила себя на том, что хочу принюхаться к ним. Чего я конечно не делала, никак не демонстрируя этого странного желания.

Время шло и постепенно мое дыхание выровнялось. И я поняла, что молчать и дальше уже не просто глупо, но и бессмысленно.

Несколько недель я и Ронан проведем в дороге. И хотя мы будем путешествовать не одни, но я не собиралась ему позволить вести себя и дальше столь вопиюще нагло.

— Никогда больше так не делайте, — прозвучало отнюдь не воинственно, а скорее просьбой.

Он усмехнулся, окинул меня уже привычным чуть насмешливым взглядом. Причем его глаза уже вновь были синего цвета.

— Что именно не делать? — чуть весело спросил он.

Подхватила подол юбки, понимая, что в противостоянии с Ронаном последнее слово будет за ним. И слишком уж я была не искушена для подобных бесед. Это при дворе леди умели указывать наглецам на их место, а мне легче было отдать приказ десяткам мужчинам и слугам, нежели выиграть в этом споре с Ронаном.

Сделала я три шага, когда меня догнал все еще насмешливый, но в тоже время и недовольный голос.

— Завтра на рассвете мы покинем эти земли. И если вы попытаетесь найти хотя бы одну причину вновь задержать отъезд, я лично усажу вас в карету, даже если мне придется вас связать.

Разозлилась, становясь сразу смелее и возможно безрассуднее. Я гордо вскинула подбородок.

— Я запрещаю вам ко мне прикасаться! — обернувшись к нему, заявила я.

— Я собирался всего лишь усадить вас в карету. Но коли вам так неприятны мои прикосновения...

— Неприятны! — поспешила я его прервать, но, видимо, зря.

Улыбка на лице Ронана стала шире, ему явно доставляло удовольствие испытывать мое терпение.

— Я хотел сказать, что никогда не прикасаюсь к женщинам, если они этого не желают.

На мгновение я почувствовала разочарование, что он так легко согласился с моими требованиями. Но я сразу же прогнала эти мысли, какие бы ни царили нравы на севере, я как и подобает невесте, собиралась принести в качестве приданого мужу и свое целомудрие. Так что глупо было засматриваться на других мужчин.

— Рада это слышать, — буркнула я.

— Завтра, Марго, не забудьте, — перевел он тему разговора, — мы покинем замок. И не стоит доводить до того, чтобы ваши люди видели, что вас помимо воли несут в карету.

Не стала ничего отвечать ему. Когда я дала клятву в том шатре у реки, я прекрасно осознавала — этот день настанет. Но у меня были еще сутки, чтобы отдать последние приказы, а главное принять еще одно непростое решение...

Глава 30

— Миледи, разумно ли это?

Я после нашего разговора с Ронаном приняла решение не доставить удовольствие наблюдать ни северянам, ни жителям замка как меня насильно заставят исполнить свои обещания. Нет, я проснулась на рассвете, если мой сон можно было назвать спокойным. Ведь я проворочалась в кровати несколько часов, а затем просто лежала в темноте, так как я не стала звать горничную, чтобы она зажгла лампаду или свечи. И хоть я никогда не любила темноту, на душе было тревожно. Меня одолевали разные мысли. В конце концов я перестала мучить себя и встала чтобы проверить все ли я взяла с собой из вещей, что могли мне понадобиться в дороге или же уже на севере. И вскоре с моей легкой руки бодрствовал уже весь замок, разбуженный мною как улий.

И вот стоило мне было отдать последний приказ, как на меня с осуждением посмотрели все мои слуги во главе со смотрителем замка.

Разумно ли это? Спрашивали даже те, кто не осмелился произнести это вслух.

И мне вновь стало понятно, что возможно в детстве ко мне и относились слуги и крестьяне хорошо, но с тех пор много воды утекло. Я за десять лет стала для них чужачкой и они не одобряли мои действия. Сначала они не одобрили четыре виселицы, а теперь считали что я поступаю не милосердно и по отношению к этой беременной девчонке, которая носила под сердцем дитя Уоррена.

Но я была непреклонна, когда приказала стражникам привести ее в холл.