Баронесса из ОГПУ

Самолет приземлился в Вене. Борис Аркадьевич Рыбкин вместе с супругой Зоей Ивановной спустились по трапу и вдохнули полной грудью. Это был их первый совместный отпуск за долгие годы службы. Москва проводила их в праздничном убранстве, справляя свое 800-летие. Вена приняла гостеприимно. Однако насладиться красотами родины вальса не пришлось, супруги уехали в Баден. Там находился штаб советских оккупационных войск. Встретил их, накормив обедом, начальник Смерша генерал Белкин. Он же помог отпускникам добраться до Карловых Вар, где в санатории «Империал» они собирались отдохнуть. Все шло прекрасно. Но в конце октября полковника Зою Ивановну Рыбкину неожиданно вызвали в Москву, а Борису Аркадьевичу приказали прибыть в Баден за инструкциями и направиться в Прагу, для налаживания связей с нелегальной резидентурой одной из ведущих стран Западной Азии, где обстановка была неблагоприятной для внешней разведки из-за сурового контрразведывательного режима. К концу Второй мировой войны советская внешняя разведка сумела создать мощный агентурный аппарат, превративший ее в самую эффективную разведывательную службу мира. Задача состояла в том, чтобы укрепить имеющиеся связи в Западной Азии. Этого требовала новая политическая ситуация, сложившаяся на международной арене после победоносного окончания Великой Отечественной войны. Страны Запада не собирались мириться с возросшим авторитетом и влиянием СССР, который они рассматривали как потенциального противника.

Задание было очень ответственным и рискованным. Понимая, что за долгие годы оперативной работы его могли узнать в Европе, полковник Рыбкин приступил к выполнению задания, будучи по характеру человеком долга, спокойным и рассудительным, чуждым чувству растерянности, паники и преувеличения опасности. Проводить встречи приходилось в обстановке тотальной слежки, призывая весь свой опыт разведчика.

Несколько коротких записок Борису Аркадьевичу удалось послать с оказией в Москву супруге. В одной из них, датированной 11 ноября, он писал:

«…Самый напряженный момент всей моей поездки наступил сейчас. Чтобы тебе было понятно, представь себе – человек взбирается на высокую скользкую гору. Вот-вот доберется до верхушки и ее одолеет, но хоть осталось недалеко, но страшно скользко. Рискуешь каждую минуту сорваться вниз с ушибами. Держишься буквально когтями, чтобы не сорваться. В самые ближайшие дни все станет ясно. Надеюсь, все кончится благополучно. Ты, пожалуйста, не волнуйся. Может быть, пока это письмо дойдет, ситуация у меня изменится к лучшему».

Это было письмо сильного, смелого человека другому сильному, смелому человеку, верному другу и жене, которой не нужно было ничего приукрашивать, потому что она и сама не раз ходила «по лезвию ножа», находясь за рубежом, а значит, все правильно поймет.

Командировка подходила к концу. Борис Аркадьевич на один день выехал в Берлин. Срок действия документов на пребывание за границей заканчивался, он собирался их продлить и сразу же вернуться в Прагу, чтобы завершить дела – и в Москву!

1979 год. 22 ноября. Берлин

Допрос Герхарда Шульца, который Эдуард Прокофьевич наблюдал из соседней комнаты, начался с чашечки кофе. Следователь плеснул из маленького термоса горячий напиток в стаканчик и спросил:

– Как вы себя чувствуете?

Подойдя к столу, Шульц молча взял стаканчик в руки и выпил содержимое залпом, обжигая горло. Закашлявшись, угрюмо произнес:

– Зачем вы задаете мне этот дурацкий вопрос? Вы не знаете, как чувствует себя человек в садистской одиночной камере тюрьмы Хоеншёнхаузен? Вы принесли мне таблетки, которые я просил достать?

– К сожалению, вынужден вас огорчить. Медпрепараты, которые вы требуете, относятся к психотропным и в доступном обращении их нет. К тому же я проконсультировался с медиками, которые наблюдают за вашим состоянием в изоляторе. Мне удалось получить разрешение на прием успокоительных таблеток, ну и кофе, который вы предпочитаете.

– Что они понимают?! – вдруг вспылил Шульц. – У меня в подчинении, в свое время, были сотни таких ничего не смыслящих в медицине идиотов. Когда я учился в медицинской школе при Эдинбургском университете…

– Вы уже рассказывали о том, как мечтали проводить гениальные операции, менять сознание людей, делать счастливыми несчастных.

– Довольно! – пришел вдруг в ярость Шульц. – Вы такой же садист, как и ваши дружки в форме тюремных надзирателей. Я вас раскусил! – И тут же впал в уныние: – Я не хочу больше жить. Убейте меня и избавьте от мук.