Баронесса Настя

Полёты на задания продолжались с прежней частотой.  Владимир уставал, едва отсыпался за день, но и в этой суматохе успевал час-другой посвятить подготовке ночныхспектаклей. Особый «сюжет» он готовил для Ганса Фриша,«Этого-то я уж угощу», — думал Владимир, подбирая букет гостинцев для командира полка немецких истребителей. Механику сказал:

— Надо подвесить трубу — и так, чтоб долго висела и ярко горела.

— Будет сделано, — отвечал Трофимов, теперь уже старший сержант.—  Наладим два парашюта.

Трубу обертывали тряпьём и паклей, которые пропитывали бензином и смолой, а по концам прилаживали два маленьких самодельных парашюта. К ним прикреплялся тонкий и крепкий шнур. Парашюты, раскрываясь, тянули тоненький шнур, а он в свою очередь освобождал пружины зажигательных патронов. Они срабатывали, и труба с обеих концов зажигалась.

Все было продумано, срабатывало наверняка и не таилоопасности для самолёта.

Но вот снаряжение готово: подвешены сильнейшие трещотки, труба, две бомбы и три ракеты, заготовлено несколько мешочков стерженьков-стрел. Они много тяжелее обыкновенного большого гвоздя, — летят, набирая скорость, острием вниз и если попадают в человека, прошивают насквозь, — оружие, взятое из времён Первой мировой войны. Стальной дождь этот уж не однажды сыпал Пряхин на позиции врага и можно себе представить ужас попавших под него людей.

Задание было обычным: наши войска готовили наступление в районе Ладоги, и лётчики полка лёгких бомбардировщиков — «пьяные Густавы» — по ночам бомбили, стреляли, глушили трещотками — изматывали врага, «вытряхивали» из него душу.

Пряхин выбрал маршрут с расчётом завернуть в Малиновку, передать привет Фришу от его генерала.

Для взлёта Владимир выбрал тот час вечера, когда «мессеры» уже не появлялись, а в момент подлёта к Малиновке будет ещё достаточно светло, чтобы с воздуха различать силуэты немецких солдат и офицеров.

И точно: прибыли в самый подходящий момент. Улица села пустынна, жители укрылись в домах, а возле мельницы толпились группы людей. Пролетели над ними низко и немного стороной — так, чтобы не достали автоматные очереди.

— Смотри в бинокль! — скомандовал Владимир штурману.

— Да, да... Вижу офицеров, — кричал Черный, — со всего полка собрались!

Владимир зашёл на дом и выпустил две ракеты. Дом загорелся, люди, как тараканы, бросились врассыпную, и тогда Владимир подлетел близко, сыпанул по ним стерженьки-стрелы. Они как мухи заполнили воздух, удаляясь к земле. Штурман включил трещотки и сбросил трубу. Она вспыхнула, осветив небо и землю. Самолёт чертом пронесся над головами ошалевших немцев, ушёл в сгущавшиеся над юсом сумерки. Владимир вспомнил о записке, которую он приготовил Фришу и забыл её сбросить. Но у него были ещё две бомбы и ракета. «Зайду-ка на аэродром, там все и сброшу».

Аэродром полка Фриша находился в северной стороне от Малиновки, на большом поле, в окружении леса. О дерзких двукрылых забияках немецкие истребители знали, но до сих пор ни один «Густав» к ним ещё не прилетал — боялись зениток. И потому свалившийся словно из преисподней ПО-2 их огорошил. У стены леса черными птичками выстроились «мессеры», — по ним Владимир выпустил ракету, а затем сбросил и обе бомбы... Истошно заверещали трещотки, что-то засвистело, заголосило...

Владимир бросил сверток с запиской:

«Мазила Фриш! Как можешь ты командовать полком, если сам не умеешь ни летать, ни стрелять. Ты гонялся за мной на прошлой неделе, палил изо всех стволов и ни разу не попал. Я бы на месте твоего генерала Линца списал тебя в каптёрку.

Генерал фон Линц у меня в гостях, он тебя называл пьяной швайн и просил угостить по башке трубой.

Пилот "тройки" — Пряхин».

Самое интересное — оскорбительная цидулька была на­писана на чистейшем немецком языке: Владимир в детстве четыре года жил в семье немцев Поволжья — так сложилась ею судьба — и немецкий знал, как заправский абориген Шварцвальда — юго-западной стороны Германии. Впрочем, этот маленький штрих биографии был, по понятным причинам, его щекотливой тайной.

Уходил от цели с набором высоты и вдруг — удар! Самолёт опрокинулся, и Владимир, а вслед за ним и штурман, вывалились из кабины. Не сразу, ни в один миг осознал Пряхин своё положение: удар зенитного снаряда выбил искры из глаз, помрачил сознание, но рука инстинктивно потянулась к скобе парашюта. И Владимир дернул её и слышал, как над головой шелестели стропы, зашумел и хлопнул шёлковый купол. Лётчик на мгновение завис над землей, и даже как будто бы подался вверх, но затем почувствовал, как его потянуло в сторону над лесом. И тут пришла мысль, от которой стало жарко: относит к немцам!

Оглядывал лес, поляны, пятнистые клочки болот, тонкие змейки речушек внизу. Наткнулся взглядом на луну, вспомнил, что после взлёта и на пути к цели она светила в затылок. «Значит, теперь устремляйся к ней». И тянул за стропы, — так, чтобы скользить к луне, и как можно круче. В ушах засвистело, струи воздуха резали лицо. «Приземляюсь быстро, разобьюсь!» Отпускал стропы, скорость падения замедлялась.