Баронесса Настя

И снова качнулась машина, словно её ударили снизу чем-то плоским. Бомба пошла. Но что это? Там, где словно чёрные палки торчали стволы пушек и изрыгали снопы огня, вспыхнул пожар, и к небу тянется чёрный зловещий дым.

Понял: первая бомба попала в центр зенитных позиций. Горят боеприпасы. Взрыв, второй!.. Хорошо! Ах, хорошо, сучьи дети!

Но снаряды снизу летят. Не все батареи объяты пламенем. Жалко — не все!

И вторая бомба на реке рядом с мостом подняла фонтан воды. Совсем рядом, но — мимо.

— Ладно, Иван, — сказал командир.— У нас есть ещё бомба. Последняя.

— Есть, командир.

— Нам нельзя промахнуться.

И пошёл не в высоту, а на снижение.

— Я буду бомбить сам. С бреющего.

— Хорошо, командир. Не забудь снять чеку предохранителя.

Правой рукой коснулся ручки сбрасывателя, отклонил в сторону чеку. Ему показалось, что рука дрожит. Обе руки положил на штурвал. Глубоко вздохнул. И проговорил про себя: «Успокойся. Уйми нервы. Ты же взрослый».

Он летел на бреющем. Крылом «подстригал» землю, стелил чёрную громоподобную машину над головами зенитчиков. И они молчали.

Не вспомнилось в эту минуту, что пушки зенитчиков имеют минимальный угол стрельбы и не могут обстреливать самолёт на такой высоте.

Зашёл на боевой курс. И снизился ещё больше. Краем глаза видел мост: потянул сбрасыватель и чёрной молнией пронёсся над целью. И почувствовал, как сзади что-то толкнуло. Едва удержал самолёт.

— Попали! Слышишь, командир, попали!

На развороте видел клуб дыма, над серединой моста торчали вздыбленные балки, рельсы.

«Интересно, сколько дней потребуется немцам для ремонта? Встанут все поезда».

Он думал об этом уже как о чем-то стороннем, не имеющем к нему никакого отношения.

Несколько минут молчали.

— Так держать! — услышал голос штурмана. Вспомнил, что летят домой. И подумал: «Хорошо, что Иван сказал: "Так держать!" А то бы снова пошёл на мост»

«Что со мной?.. Перестал соображать».

Владимир оглядел крыло самолёта — чёрное, как у ворона, — спросил штурмана:

— Правильно идём?

— Так держать!

«Хорошо, что есть у меня штурман. И хорошо, что он Ваня Пухов».

— Летели над лесом. На случай атаки «мессершмиттов» держали низкую высоту. Двухмоторный пикирующий бомбардировщик шёл над самой кроной деревьев. Разноцветье осеннего леса то уходило вниз в уклонах и впадинах, то подступало к самому брюху самолёта на возвышениях, и тогда Владимир, чуть наклоняя машину вправо или влево, забирал вверх. Руки, лежащие на штурвале, не испытывали напряжения, крылья, освободившись от бомб, легко устремлялись в высоту, и кажемя, ничто не угрожало ему в военном небе. Пойдем напрямик, — предложил командир штурману.

— Пойдём, но при подходе к белой школе отклонимся в сторону.

— Да. я знаю, — кивнул Владимир.— Там наша батарея.

И взглянул на карту: зенитная батарея обведена красным кружком. Запретная зона. И снова кивнул:

— Обойдём стороной. А то шарахнет!

Оба засмеялись. А Владимир запел:

Дан приказ ему на запад

Ей в другую сторону...

— Командир! — наклонился штурман, — обещали Золотые Звёзды. Как думаешь, — дадут?

— Не знаю, — ответил Пряхин, сдерживая бурную радость. — Раз обещали, должны дать.

И они снова запели, теперь уже вдвоем, и громко:

Уходили комсомольцы

На гражданскую войну!

Оба забыли о времени, а оно в полёте бежит быстро. Штурман осёкся на полуслове, показал на край деревни, где белело квадратное белое здание.

— Школа! — крикнул штурман.

И Владимир устремил машину в левый разворот, и уже уходил от школы, оставляя её под правым крылом, но тут самолёт тряхнуло, и он повалился вниз. Да, самолёт падал. Под ними был лес — сплошное осенне-золотое море. Владимир прижался спиной к сиденью, изо всех сил потянул штурвал, и самолёт вздрогнул всем телом, вскинул нос — прозрачную кабину и крыльями опёрся о воздух, даже будто бы взмыл над деревьями и стал зависать. Это был момент спасения. Под крыльями зашелестело, медно-рыжая масса лесной кроны бережно, точно ребёнка, взяла стальную птицу и поглотила в своей шевелюре. Были мгновения тишины и шуршания листвы, затем раздался треск, самолёт дёрнуло, точно его кто-то тянул на прицепе.

Бомбардировщик, круша и ломая сучья вековых дубов, спасительно теряя скорость, вынесся на поляну и ударился о землю колёсами.

Владимир дунул в переговорное устройство, спросил радиста:

— Ты жив?

— Жив, командир, жив! И самолёт вроде бы цел.

— Да, цел, — сказал уж больше для себя Владимир, оглядывая крылья, двигатели. — Почти невероятно, но мы целы.

— Гады! — подал голос штурман.— Видят ведь звёзды, так нет, — шарахнули.

— Да... И не промахнулись. Наш самолёт похож на «Мессершмитт-110». В этом вся штука.

Говорил автоматически, почти не думая. И не торопился вылезать из кабины. Двигатели молчали, пожара не было, и крылья целы, — это обстоятельство радовало. То было начало войны, и самолётов не хватало, особенно бомбар­дировщиков. Потерять машину было страшно. Но они не потеряли. Нет, машина цела. Вот только хвост. Там что-то трещало.