Баронесса ринга

– В ней куча всего странного. Начиная с этой ее твари.

Ворон, словно услышав его, повернул голову и хрипло каркнул.

– Я и не знал, что ворон может быть домашним питомцем, и понятия не имел, что они могут разговаривать, – заметил герцог.

Когда эта птица что-нибудь говорила, голос ее звучал точно как у хозяйки, и это сильно выводило из равновесия.

Эллот хмыкнул:

– Это ее фамильяр.

Блейд повернулась к ворону, губы ее шевелились.

Большое черное создание мгновение поколебалось, а затем взмыло вверх, в этот мрачный дождливый день, и исчезло среди плотного ряда деревьев, выстроившихся вдоль дороги.

– И что это значит, хотел бы я знать? – спросил Эллиот.

Блейд еще раз глянула на него и захлопнула окно.

Сент-Джон не мог не заметить, что его обычно серьезный друг улыбается, а его острый, любопытствующий взгляд не отрывается от фургона.

Глава 19

В Лонгнессе, где им пришлось остановиться на ночь, было всего три постоялых двора, и все маленькие, так что гастролеры разделились на три группы. Барнабас, Соня, герцог и два его друга, Марианна и Сесиль выбрали комнаты в первом. Джо и трое жонглеров – во втором, а Нора, Люси и Тед забрали последние две комнаты в третьем.

– О чем вы с Гаем спорили весь день? – спросила Марианна, снимая мокрую насквозь одежду.

– Ох уж этот!.. Думает, что знает все на свете!

Марианна улыбнулась над иронией сказанного: уж кому-кому, но только не Сесиль делать подобные заявления. Это походило на старый спор чайника и кастрюли, которые не могли решить, кто из них важнее. Ведь сама Сесиль частенько вела себя как всезнайка и всегда спорила даже о том, о чем не имела понятия.

– Если он тебя так раздражает, почему не поехала в фургоне с Блейд?

Сесиль фыркнула:

– Что? И целый день разговаривать с собственной персоной? Там, снаружи, можно завести хоть какой-то разговор.

Это правда: Блейд чаще всего молчала. Ангус и то был более разговорчивым, чем его хозяйка.

– Кроме того, – добавила Сесиль, – споры помогают согреться, и день проходит быстрее.

Марианна посмотрела на гору багажа, принесенного подругой в комнату, и спросила:

– Зачем столько сумок ради одной ночи?

Но не успела Сесиль ответить, как подруга рассмеялась:

– Погоди, я знаю! Ты заставила Гая притащить сюда все свои сумки?

Сесиль, сидевшая за туалетным столиком и поправлявшая прическу и одежду, едва заметно усмехнулась:

– Это все, на что он годится.

– Это не совсем справедливо – он забавный и довольно привлекательный на вид.

– Пф-ф-ф.

Француженка обычно отвечала так, когда ей надоедала тема.

Марианна вытащила одно из своих серых шерстяных платьев.

– О нет! – воскликнула Сесиль, качая головой. – Пожалуйста. Только не это… эту… chiffon hideux[10]!

Марианна повернулась к подруге:

– Это не отвратительная тряпка. Это просто…

– Сhiffon hideux, – повторила Сесиль, подошла к своему открытому сундуку, порылась там и вытащила синее платье, а потом бросила сверху толстую пушистую кремового цвета шаль. – Вот. Это идет к твоим глазам и волосам, и тебе все равно потребуется что-то теплое. Мне оно узковато – значит, тебе подойдет идеально.

Насчет идеально она преувеличивала, хотя то, чего не хватало Марианне в груди, возмещалось шириной плеч.

– Ты очень добра, Сесиль, но почему я должна…

– Мы больше не в Англии, chérie.

– Я знаю, что мы не в Англии, что…

– Надень. – Сесиль снова повернулась к зеркалу и начала вдевать в уши серьги.

Марианна покосилась на платье. Очень простого покроя и при этом элегантное, как вся одежда француженок.

Она представила лицо герцога, когда он увидит ее женственной и элегантной.

При этой мысли она покраснела и взглянула на Сесиль, как будто та могла догадаться, о чем думает Марианна.

Подруга поймала ее взгляд в зеркале, полные губы изогнулись в озорной улыбке.

– Да те прекрасные глаза просто вылезут из орбит.

– Не знаю, о ком ты.

Сесиль засмеялась.

Марианна застонала:

– Неужели мое глупое помешательство так заметно?

– Да. Но не только твое: от вас двоих просто искры летят, когда вы третесь друг о друга.

– Мы не тремся друг о друга! – соврала Марианна.

– Надень платье.

Взгляд Марианны вернулся к наряду. А почему бы и нет? Это всего лишь платье.

Столовая в гостинице «Курица и петух» оказалась маленькой, но уютной. Хоть она и была отделена от пивной, дверь оставалась открытой, и жар от очага, где жарился поросенок, циркулировал по обоим помещениям.

Когда Сент-Джон вошел в столовую, Барнабас, его экономка-любовница Соня и кучер Ив уже сидели за большим столом.

Француз устало взглянул на него и указал на свободные стулья. Сент-Джон сел напротив Сони и коротко улыбнулся ей в ответ на жеманство и хлопанье ресницами. Немолодая француженка была довольно привлекательной: пышная, пикантная, но ему претили ее кокетство, навязчивость, слащавость. Герцогу уже дважды пришлось искать предлог, чтобы сбежать от нее: на пароме и вчера вечером, за ужином в Кале.

– Конюх нашел, где разместить на ночь фургоны? – спросил Фарнем.