Баронесса ринга

– С ним – нет. – Она покусала губу. Мысли в голове бешено мелькали. – Однако я знаю, что он владел судном «Непримиримый», который возил контрабандные товары туда и обратно через пролив.

Герцог развернул письмо.

– Позвольте, я его вам прочитаю: «Деньги мы получили. Товар будет на старом канатном складе 17 мая». – Он посмотрел на собеседницу. – Вы помните, как это писали?

– Нет.

Герцог прищурился, и Марианна поспешила объяснить:

– Я не отрицаю, что писала это, но конкретно такого письма не помню.

– По словам лакея Стрикленда, ему приказали доставить это послание за несколько дней до того, как вы с Домиником отвезли француза в Дил.

– Что? Это ложь. Я не… погодите, – вдруг сказала она. – Если этому человеку заплатили за то, чтобы он доставил кому-то письмо, как оно оказалось у самого посыльного?

– Он сказал, что сумел украсть его после того, как адресат прочитал.

Марианна презрительно фыркнула:

– Как удобно.

Герцог нахмурился: он уже и сам понимал, что вся история весьма неубедительна.

– И что все это значит? К чему вы клоните?

– Семнадцатое мая прошлого года – день, когда по крайней мере один из бежавших французских заключенных был тайно вывезен из Дила, мисс Симпсон.

Марианна всплеснула руками:

– Клянусь жизнью, я не отправляла никаких писем в тот день.

– Простите, но как вы можете быть в этом уверены?

– Уверена, потому что последний раз я писала эти письма – кстати, все они касались контрабандных товаров, а не людей, – когда мой дядя еще жил в Диле, то есть пять лет назад: я приезжала тогда к нему из школы на каникулы.

Стонтон посмотрел в ее сердитые глаза:

– Объясните.

– Да чего ради мне лезть из кожи вон? Разве вы мне поверите?

– Расскажите, а потом разберемся.

Она досадливо вздохнула:

– Мой дядя очень плохо пишет по-английски. Собственно, он и по-французски пишет ужасно. Я часто писала для него письма и записки на обоих языках.

– Если вы их писали, значит, помогали заниматься контрабандой.

– Да. Помогала, – согласилась она, и щеки ее покраснели. – Это неправильно, я знаю, и тогда знала. Но…

– Но что?

– Он сказал, что в Дил ему пришлось переехать из-за поверенного, который перепутал все в документах, касающихся лондонского театра. Утверждал, что потеряет свою долю во владении зданием театра, если не соберет нужную сумму, и…

Она застонала и покачала головой.

– Господи, все это звучит так глупо теперь, когда вы собрали его долговые расписки из игровых домов и столь любезно обрушили мне на голову. Но тогда я ему верила. Я была в ужасе, что он может потерять цирк. Кроме того, не такими уж страшными мне казались действия Барнабаса. Вы должны помнить, как это выглядело тогда. Казалось, что все жители в прибрежных городах занимаются торговлей. Человека начинали подозревать, если он этим не занимался. Но я имею в виду спиртное, кружева, шелк и все в этом роде. Клянусь, я никогда не слышала, чтобы кто-то продавал информацию или тайно вывозил людей. Так что да, я написала это письмо – задолго до побега пленного, о котором вы толкуете.

Сент-Джону очень хотелось ей поверить.

– Расскажите мне о той поездке в Дил со Стриклендом и архитектором.

– Что рассказать?

– Все, что помните, пусть даже это покажется вам ничего не значащей мелочью.

Она подняла глаза вверх, словно обыскивала чердаки своей памяти.

– Он был высокий и худой. Помню, он выглядел… больным: изможденным, с нездоровым цветом лица. Волосы такого же рыжего оттенка, как ваша борода.

Она безупречно описала Бове.

– Почему вы отвезли его в Дил?

– Он нуждался в деньгах и соглашался задешево поработать над зданием для Доминика. Вы же знали Доминика, должны помнить, каким он был.

– Да, я его знал… давным-давно. Объясните, что вы имеете в виду.

– Казалось, он всегда заключал какие-то соглашения, договоренности… не то чтобы незаконные, но какие-то… мутные. Обожал обмены – думаю, в основном потому, что денег у него никогда не было. Я и решила, что этот нездоровый архитектор станет выполнять работу за малую часть реальной стоимости, потому что он француз и находится в отчаянном положении. В этом весь Доминик, всегда готовый воспользоваться отчаянием другого человека, если это принесет ему деньги.

Стонтон согласился. Стрикленд всегда действовал на грани приличия. Их дружбу разрушила одна такая авантюра, которая пересекла рамки законности, не говоря уж о безнравственности.

– Что вы еще помните?

– Это все. Простите, но в тот день я думала совсем о другом. – Она бросила на него испепеляющий взгляд. – Если вы действительно знаете обо мне достаточно, то должны понимать, что я покинула дом Доминика вскоре после той поездки. Давайте просто скажем, что тот архитектор, француз, на тот момент не стоял в моих мыслях на первом месте.

Стонтона, к его досаде, мучило любопытство – что связывало Марианну со Стриклендом? Чем лучше он ее узнавал, тем меньше мог понять, как столь глубокая девушка могла влюбиться в такого мужчину. О, Доминик мог очаровать кого угодно, хоть птичку сманить с дерева, но он был… поверхностным.