Барраяр

– Хуже всего сны. Я вижу во сне… это, и если просыпаюсь не сразу, то помню, что мне снилось. Я вдруг вспоминаю слишком много, и голова… В общем, мне остается лишь уткнуться в подушку и рыдать, пока не смогу подумать о чем-то другом. Остальные охранники графа Петера считают меня психом, придурком. Они не понимают, как это в их компанию затесался тип вроде меня. Я и сам этого не понимаю. – Ботари быстро провел обеими руками по короткому ежику волос. – Служить у графа – большая честь, ведь мест всего двадцать. Сюда выбирают лучших, всяких чертовых героев, увешанных медалями ветеранов с идеальным послужным списком. Если на Эскобаре я сделал… что-то такое нехорошее, то почему адмирал заставил графа Петера дать мне место? А если я был героем, то почему у меня отняли память об этом?

Дыхание его участилось и теперь со свистом вырывалось через длинные желтые зубы.

– А сейчас вам больно? Когда вы пытаетесь об этом говорить?

– Немного. Будет хуже. – Он пристально посмотрел на Корделию, сильно нахмурив лоб. – Но мне необходимо об этом поговорить. С вами. Это меня… Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

– Продолжайте.

– У меня в голове… четыре картинки с Эскобара. Четыре картинки. И я не могу их объяснить. Сам себе. Несколько минут из… трех месяцев? Или четырех? Они все меня тревожат, но одна – больше всех других. В ней вы, – неожиданно прибавил он и уставился в землю. Теперь он сжимал скамью обеими руками, и его узловатые пальцы побелели от напряжения.

– Ясно. Продолжайте.

– Одна… Она самая простая… это ссора. Там были кронпринц Зерг, адмирал Форратьер, лорд Форкосиган и адмирал Ралф Форхалас. И я. Только на мне не было одежды.

– Вы уверены, что это не сон?

– Нет. Не уверен. Адмирал Форратьер сказал… что-то очень оскорбительное лорду Форкосигану. Он оттеснил лорда к стене. Принц Зерг засмеялся. А потом Форратьер поцеловал его, прямо в губы, и Форхалас хотел оторвать Форратьеру голову, но лорд Форкосиган ему не позволил. А что потом – я не помню.

– Э-э… да-да, – сказала Корделия. – При этом меня не было, но я знаю, что в барраярском высшем командовании в то время действительно происходили странные вещи. Так что это, наверное, подлинное воспоминание. Если хотите, я могу спросить Эйрела.

– Нет! Нет! Эта картинка не такая важная, как другие.

– Тогда расскажите о других. Голос его понизился до шепота.

– Я помню Элен. Такую красивую. У меня в голове всего две картинки с Элен. В одной я помню, как Форратьер заставил меня… Нет, о той я говорить не хочу. – Он умолк на целую минуту, тихо раскачиваясь взад и вперед. – В другой… мы в моей каюте. Она и я. Она – моя жена… – Голос у него сорвался. – Она ведь не была мне женой, так? Это даже не было вопросом.

– Так. Но вы это знаете.

– Но я помню, что верил, будто она мне жена. Он прижал ладони ко лбу, а потом начал с силой растирать себе шею.

– Она была военнопленной, – сказала Корделия. – Ее красота привлекла внимание Форратьера и принца Зерга, и они принялись истязать ее – не допрашивая, а просто ради удовольствия. Ее изнасиловали. Но это вы тоже знаете. В какой-то степени…

– Да, – прошептал он.

– Они приказали врачам извлечь у нее контрацептивный имплантат и позволили вам… или заставили вас… сделать ей ребенка – это было частью их программы пыток. Только частью. Слава Богу, они погибли прежде, чем успели выполнить все, что собирались.

Ботари согнулся чуть ли не вдвое и крепко обхватил колени своими длинными руками. Дышал он часто, как после бега. Лицо его побледнело и блестело от пота.

– А последняя картина? – напомнила Корделия.

– Ох, миледи. – Он с трудом сглотнул. – Что бы это ни было… Я знаю, это ближе всего к тому, что мне нельзя вспоминать.

Ботари снова сглотнул. Корделия начала понимать, почему он не притронулся к еде.

– Вы хотите продолжать? Вы можете продолжить?

– Я должен. Миледи, капитан Нейсмит. Потому что я помню вас. Помню, что видел вас. Вы привязаны к кровати Форратьера, одежда разрезана… вы обнажены. И течет кровь. Я смотрю вверх от ваших… Но вот что я хочу знать… Должен знать.

Сжав обеими руками голову, Ботари наклонился к ней осунувшимся, страдающим лицом.

Корделия испугалась. У него, видимо, чудовищно повышается давление, из-за этого и возникают такие дикие мигрени. Но в таком случае не грозит ли ему инсульт, если зайти слишком далеко, дойти до последней истины? Какой дьявольский психоинженерный фокус: заставить свой собственный организм наказывать себя за запретные мысли…

– Я и вас изнасиловал, миледи?

– Что? Нет!!! – Она вспыхнула от обиды – не за себя, а за сержанта. Проклятые ублюдки – они посмели отнять у него даже это знание?!

Ботари зажмурился, всхлипнул, и слезы облегчения побежали по его щекам.

– Слава Богу! Но… вы уверены?

– Форратьер дал вам такой приказ. Но вы отказались. По собственной воле, идя на смертельный риск. На некоторое время вы оказались в чертовски трудном положении. – Ей страшно хотелось рассказать и все остальное, но сержант был в таком состоянии, что последствия могли стать непредсказуемыми. – И давно вы начали об этом думать? Испытывать эти сомнения?