Барраяр

- Я не одобряю методов барраярской психиатрии. Особенно когда она отдает душком политических соображений.

- Это я уже понял, миледи. - В его глазах сверкнула опасливая надежда.

- Как они это сделали? Выжгли отдельные нейроны? Стерли химически?

- Нет. Они давали мне лекарства, но ничего не уничтожили. Мне рассказали. Доктора называли это "подавляющей терапией". А мы - просто адом. Каждый день мы отправлялись в ад, пока наконец не научились избегать его любой ценой. - Ботари поерзал на скамье, наморщил лоб. - Если я пытаюсь вспомнить - да просто говорить про Эскобар, - у меня начинает болеть голова. Звучит по-дурацки, да? Здоровенный мужчина вроде меня плачется насчет головной боли, как старуха. Но некоторые особые воспоминания, вызывают у меня такую боль, что красные круги идут перед глазами, и меня выворачивает. Когда я перестаю думать, боль уходит. Все просто.

Корделия сглотнула. - Понимаю. Мне жаль вас. Я знала, что это плохо, но не знала… насколько.

- Хуже всего сны. Мне снится… это, и если я просыпаюсь слишком медленно, то помню сон. Помню слишком много, все сразу, и моя голова… все, что я могу, это кататься по полу и плакать, пока не получается подумать о чем-то другом. Другие оруженосцы графа Петра - они думают, что я псих, что я идиот, они не понимают, что я среди них делаю. Я и сам не понимаю, что. - Резким досадливым движением он потер свою коротко стриженную, шишковатую голову. - Быть графским оруженосцем - это честь. Ведь мест всего двадцать. Туда берут лучших, всяких чертовых героев, с медалями, отслуживших свою двадцатку безупречно. Если я на Эскобаре сделал что-то скверное, почему адмирал попросил графа взять меня к себе? А если я тоже был героем, почему у меня отняли память об этом? - Он задышал чаще, дыхание вырывалось со свистом сквозь длинные желтые зубы.

- Вам сейчас очень больно? Когда вы пытаетесь об этом говорить.

- Немного. Будет хуже. - Он уставился на Корделию, хмуря лоб. - Мне нужно поговорить об этом. С вами. Это не дает мне покоя…

Она сделала глубокий, успокаивающий вздох, стараясь слушать Ботари всем разумом. Телом. Душой. И осторожно. Очень осторожно. - Продолжайте.

- У меня в голове… четыре картинки… с Эскобара. Четыре, и я не могу объяснить ни одной. Самому себе. Пара минут из… сколько там было, три месяца? Четыре? Все четыре штуки меня тревожат, но одна - больше прочих. В ней вы, - добавил он резко и уставился в землю. Теперь он вцепился в скамейку уже обеими руками, до побелевших костяшек.

- Понимаю. Дальше.

- Одна - самая нестрашная… это ссора. Там были принц Серг, и адмирал Форратьер, лорд Форкосиган, и еще адмирал Ральф Форхалас. И я тоже. Только на мне не было одежды.

- Вы уверены, что это не сон?

- Нет. Не уверен. Адмирал Форратьер сказал… что-то очень оскорбительное лорду Форкосигану. Оттеснил его к стене. Принц Серг рассмеялся. Тогда Форратьер поцеловал его, в губы, крепко, а Форхалас попытался оторвать Форратьеру голову, но лорд Форкосиган не позволил. А что потом, я не помню.

- Гм… ага, - проговорила Корделия. - В тот момент меня там еще не было, но я знаю, что в высшем командовании творились действительно дикие вещи, когда Форратьер с Зергом дошли до предела. Так что это, возможно, настоящее воспоминание. Я могу спросить Эйрела, если хотите.

- Нет! Нет. Эта не такая уж важная. Как другие.

- Тогда расскажите мне о других.

Его голос упал до шепота. - Я помню Елену. Такую красивую. У меня в голове всего две картинки с Еленой. Одна - я помню, как Форратьер заставил меня… нет, о той я говорить не хочу. - Он замолк на целую минуту, монотонно раскачиваясь взад и вперед. - Вторая… мы в моей каюте. Она и я. Она моя жена… - Его голос сорвался. - Она не была мне женой, верно. - Это даже не было вопросом.

- Не была. Но вы это знаете.

- Но я помню, что верил, будто она мне жена. - Он стиснул лоб, потом потер загривок, с силой и тщетно.

- Она была военнопленной, - сказала Корделия. - Ее красота привлекла внимание Форратьера и Зерга, и они принялись истязать ее безо всякой причины - не ради допроса, даже не в качестве политического терроризма - просто ради удовольствия. Ее изнасиловали. Но это вы тоже знаете. В каком-то смысле.

- Да, - прошептал он.

- Ей удалили контрацептивный имплантант и позволили - или заставили - вас сделать ей ребенка, это было частью их садистского плана. Первой частью. Благодарение Богу, до второй части они не дожили.

Ботари подобрал колени и обвил их длинными руками, сжавшись в тугой комок. Дыхание его было быстрым и неглубоким, с одышкой; лицо побелело, точно обмороженное, и блестело от холодного пота.

- Что, вокруг меня уже красные круги? - тихо спросила Корделия.

- Все… розоватое.

- А последняя картинка?

- Ох, миледи. - Он сглотнул. - Что бы это ни было, я знаю, это ближе всего к тому, что меня заставляли забыть. - Снова сглотнул. Корделия начала понимать, почему он не притронулся к еде.

- Вы хотите говорить дальше? Можете?