Барселона: история города

Еще позже множество смешений и словесных переходов имело место между каталанским и провансальским, также основанным на новой латыни. Это было в период подчинения Каталонии франкским королям, для которых провансальский был языком управления и придворной жизни. Поэтому каталанский в каком-то смысле ближе к провансальскому, чем к кастильскому диалекту испанского.

Разделение — элита на юге, простонародье на севере — сказывается не только в языке, но и в политике и литературе. Действительно, с юга, из Бетики, пришли люди, имевшие реальное влияние на Рим. Между 90 и 150 годами в Риме появился значительный блок испанских сенаторов, и одного из них, Марка Ульпия Траяна, император Нерва избрал своим преемником. Марк правил под именем Траян (98-117) и стал первым провинциалом, которому довелось управлять римским миром. Адриан (117–138) был его родственником и преемником. В период их правления при ротации в Сенате четверть освободившихся мест заняли испанские римляне.

Римская Испания дала по крайней мере двух крупных писателей, творивших на латыни. Один был знаменит, другой — нет. Первый — Луций Анней Сенека. Он родился в состоятельной семье в Кордове в IV веке до н. э. Сенека писал философские трактаты, утверждая взгляды стоиков: безразличие к деньгам, замкнутость в себе, презрение к власти и политике и тому подобное. Он был одаренным стилистом и моралистом, и его сочинения оказали огромное влияние на более позднюю европейскую литературу — особенно на английскую. В Англии Сенека стал божеством для целой плеяды писателей — от Бена Джонсона и Джона Драйдена до Александра Поупа и Джозефа Аддисона. Стоицизм Сенеки весьма способствовал формированию английского высокомерия, этой брезгливо приподнятой верхней губы англичанина, и так называемой le phlegme anglaise[20]. Возможно, Сенека был худшим из лицемеров во всей истории литературы, потому что, как написал о нем позже Дион Кассий:

«Сенека порицал богатых, а сам нажил себе состояние в 300 000 000 сестерциев. Он осуждал безумства других, а у самого было 500 столов померанцевого дерева с ножками из слоновой кости, все одинаковые, и за ними он пировал с гостями. Назову и то, что из всего вышеназванного неизбежно следует — распутство, при том, что он заключил весьма почтенный брак, и его пристрастие к молоденьким юношам — порок, который он привил и Нерону».

Сенека карабкался на вершины власти в Риме сначала как воспитатель молодого императора Нерона, затем как его советник. Позже он впал в немилость у своего безумного покровителя, и его вынудили покончить жизнь самоубийством, что он и сделал, продемонстрировав наконец, впервые в жизни, стоицизм. Он перерезал себе вены и опустил руки в теплую ванну.

Еще один крупный писатель жил там, где теперь находится Каталония. Он был полной противоположностью Сенеке. Родился бедным, таковым и оставался всю жизнь и все время подвергался критике за злобность и социальную вредность своих произведений. При этом все, разумеется, их читали с большим интересом. Другими словами, он был сатириком с четкой системой моральных принципов и поразительным чутьем на глупость. Его звали Марк Валерий Марциал или просто Марциал (40-104). Он родился в Билбилисе, в нескольких милях от Калатаюда, жил в Тарраконе и приехал в Рим, когда ему было чуть за двадцать. О его жизни и внешности известно немного. Есть много портретов Сенеки, но ни одного — Марциала. Правда, сам он упоминает о своих «густых испанских волосах» — так что мы представляем его себе смуглым и косматым, с типичным cara de Catala[21], с тонким, длинным каталонским носом. Большую часть тридцати пяти лет, проведенных в Риме, Марциал вел жизнь неимущего поэта, жил в мансарде на третьем этаже, ворчал о необходимости плясать под дудку покровителей. «Ты независим, коль ты в гостях не обедаешь»[22], — жалуется он в одной из тысяч своих эпиграмм. Он был зорким и не склонным обольщаться зрителем на самодовольном пиру имперского Рима. Бурлящую римскую жизнь он сумел препарировать, насадить на булавку своего остроумия, как энтомолог бабочку. Вот они все: подобострастный чиновник, головорез с замашками аристократа, салонный философ и гурман, который порет своего повара за плохо приготовленного зайца, ораторы и уличные торговцы, щеголи и зануды, красующийся нувориш-сенатор и потрепанный сластолюбец — целая империя сытых и довольных:

Мало, Тукка, тебе, что ты обжора:
И прослыть и казаться им ты хочешь.

Павел, вроде твоих картин и кубков,

Все друзья у тебя оригиналы.

Тридцать юнцов у тебя и ровно столько же девок,

Член же один, да и то дряблый. Что же делать тебе?

Иногда, читая презрительного Марциала, забываешь, что речь идет о Риме времен упадка, а, скажем, не о Нью-Йорке периода расцвета: