Барселона. Проклятая земля

Гали погладил девушку по голове и залихватски усмехнулся – от такой лихости чувства ее приходили в смятение.

– Я с ним поговорю. Если он отпустит тебя со мной, ты больше не будешь рабыней!

Элизия вздохнула. В этот день она не собиралась поддаваться чарам Гали.

– Говорят, этот самый Фродоин – честолюбец, мечтавший о богатой епархии, а Барселона дана ему в наказание. Если он берет с собой колонов, так это чтобы они возделывали его земли и платили налоги.

– Ну конечно, он и должен быть честолюбив! Но самое важное здесь другое: с ним мы сможем путешествовать в безопасности. Элизия, верь мне: наше будущее ждет нас в Барселоне.

– Но ты никогда там не бывал! Ты пришел из Вернета, – возразила девушка. И добавила: – Меня пугает это пограничье.

Гали помрачнел. Такого сопротивления он не ожидал. Тем не менее отступать он не собирался.

– Мы могли бы открыть наш собственный постоялый двор. Только представь: ты будешь хозяйкой, ведь я собираюсь все разделить с тобой. Твои дети вырастут свободными и ни в чем не будут нуждаться.

Элизии от этих слов не стало веселей. Она нежно провела рукой по могильной плите Ламбера. Мудрый старик желал для внучки лучшей доли, он никогда бы не согласился на такую авантюру. Теперь Ламбера не стало, а Гали продолжал настаивать. Элизия в глубине души призналась себе, что это прекрасная мечта. Но тут же подумала, что Отерио ни за что ее не отпустит, потому что очень нуждается в ней на постоялом дворе, и это послужило ей утешением.

Элизия вспомнила, как в двенадцать лет начала интересоваться работой дедушки, который был гостиничным поваром. Стоя перед гигантскими очагами, девочка с его помощью постигала секреты приправ и супов, училась по запаху определять точную степень готовности жаркого. У нее развилась особая интуиция, и Отерио извлек из этого качества все выгоды. Элизии, ставшей помощницей Лорана, было поручено коптить рыбу, засаливать мясо и набивать колбасы. Вскоре внучка Ламбера проявила себя и в изготовлении пирожных и нуги, а также фруктовых компотов, которые хранились в больших кувшинах.

Постояльцы нахваливали кухню Отерио. Ламбер с внучкой как праздника дожидались появления в Каркассоне экзотических специй и наизусть твердили рецепты, которые пересказывали им путешественники, прибывшие из дальних краев, а потом готовили для них эти блюда, чтобы иноземцы чувствовали себя как дома. Постоялый дом процветал как никогда прежде, и слава о нем распространилась даже за пределы графства. Отерио обращался с девушкой как с родней, и Элизия знала, что никогда не останется без крова над головой.

Теперь ей хотелось только плакать.

– Иногда мне кажется, что ты уйдешь с ними в любом случае, Гали. – Она положила голову на его плечо. – Я рабыня и останусь такой навсегда. – Элизия вся дрожала. – Мне холодно. Давай вернемся в гостиницу.

Пока они спускались по скользкому от грязи склону холма, в глазах парня сгущалась темнота.

После похорон Ламбера прошло три дня. Старый Отерио сидел в подвальном этаже таверны в компании еще пятерых мужчин; все молчали, на лицах застыло напряжение. Хозяин гостиницы чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. На крышке перевернутой бочки, за которой мужчины играли в кости и пили вино, рядом с Гали высилась горка серебряных монет, которые Отерио проиграл, почти не сознавая того, ослепленный ходом игры. То была самая кошмарная его ночь за многие годы. Старик был в ярости, ему хотелось зашвырнуть подальше три желтых костяных кубика, лишивших его столь многого.

Гали усмехался, глядя на выигранные монеты, а Отерио мечтал вцепиться ему в глотку. Он распахнул для этого парня все двери, когда тот явился в гостиницу и назвался внуком Гомбау, его лучшего товарища по четырем военным походам под началом графа Олибы Каркассонского, а потом Гомбау перешел на службу к графу Сунифреду, двоюродному брату его прежнего сюзерена.

Как оказалось, Отерио и Гали объединяла тайная страсть к игре; они захаживали в самые неприглядные таверны Каркассона, но до этой ночи никогда не играли между собой. В полночь они начали с пригоршни оболов, а потом Гали предложил повысить ставки. Это была ошибка; ослепленный игрой Отерио не понял, чего добивается его противник. Уже близился рассвет, когда Отерио, хотя и осоловевший от вина, осознал, что проиграл больше, чем имел.

– Все эти деньги нужны мне для постоялого двора, Гали. От него зависят многие семьи, многие сервы, – растерянно бормотал Отерио, тыча пальцем в монеты. – В память дружбы, связавшей меня с твоим дедом, я открыл тебе двери своего дома, а теперь…

– На все воля случая, Отерио, – безжалостно оборвал его Гали.

– Но мне нужны эти деньги! – в отчаянии выкрикнул хозяин гостиницы. Хмельной язык плохо его слушался.

Гали плутовато ухмыльнулся и подвинул горку монет к старику.

– Ты знаешь, что мне нужно. Мы с тобой об этом говорили.

Отерио выпучил глаза. Ему наконец все стало ясно. Вот почему ночь свела их в этом притоне. Ему хотелось тут же пристукнуть этого щенка.