Бару Корморан, предательница

Мать Пиньон взяла ее за плечи.

— Сильна, — вымолвила она. — Хорошо. Дочь…

— Мать… — предостерегающе перебила ее Бару. Дыхание ее сделалось неровным. В глазах защипало.

— Ответь мне на два вопроса.

В волосах матери не было ни единого седого волоса, взгляд ее был тверд, но щеки — сплошь испятнаны шрамами от моровых язв.

— Зачем ты уезжаешь? Твои двоюродные братья и сестры остаются дома. Они будут работать переводчиками или служить в посольстве. Разве ты забыла, как я учила тебя узнавать птиц и звезды?

Сердце в груди Бару едва не разорвалось на части.

— Мать, — проговорила она (как формально звучал старый урунокийский в сравнении с простым и беглым афалоном!). — Послушай, мать, в тех краях, куда я отправляюсь, гнездятся сотни неведомых птиц, а на чужом небе можно будет увидеть тысячи неведомых звезд.

Немного помолчав в раздумьях, мать кивнула.

— Ответ неплох. Ты все еще наша?

— Ваша?..

Пиньон подняла взгляд к снежной вершине потухшего вулкана.

— Ты провела в школе столько лет. Ты все еще наша? — повторила она.

Сколько раз предавали Пиньон? Сколько ее братьев и сестер продолжают борьбу? А сколько — сменили ремесло и мужей и говорят так же, как ее родная дочь: «Нам не победить»?

— Мать, — запинаясь, заговорила (в который раз!) Бару. — Я ищу другой способ драться с ними. Наберись терпения. Побереги себя. Не… не растрачивай себя понапрасну. Они очень хитроумны. У них есть власть.

— Ты выбрала свою дорогу, дочь, — отвечала Пиньон. — Я выбираю свою тропу.

Бару молча положила руки на плечи матери и расцеловала Пиньон в обе щеки. Затем отец Солит обнял Бару и, в свою очередь, спросил:

— Ты помнишь Сальма?

И Бару обняла его в ответ, поразившись, сколь хрупким он кажется теперь, когда они почти сравнялись в росте.

— Я не забуду отца, — прошептала она ему на ухо. — Я не забуду отцов.

Отец шумно вздохнул — медленно, словно сдерживал этот вздох годами.

Затем он и мать Пиньон отступили от Бару, на лицах их от разилась подобающая случаю суровость.

— Ступай, — сказала мать. И чуть мягче добавила: — Надеюсь, ты вернешься и привезешь с собой все, чего хочешь.

А потом мать Пиньон и отец Солит побрели к дому: с каждым шагом они удалялись от Бару.

Она смотрела им вслед, пытаясь сдержать слезы. Потом ей стало слишком больно, и, повернувшись лицом к морю, Бару пошла к новенькому кораблю.

Спустившись к причальной стенке, она увидела Кердина Фарьера. Он ждал ее у шлюпки с лучезарной улыбкой. Глядя в его глаза, она подала ему руку как равному.

— Значит, ты проводишь меня до Пактимонта и отправишься дальше, в Фалькрест?

— Ты покидаешь дом, — ответил он, — а я возвращаюсь в родные пенаты. Моя работа на Тараноке завершена, и теперь ты можешь начать ту же деятельность в Ордвинне. Изящно, не так ли? Как будто спланировано загодя.

— И какое же это занятие?

— Мое любимое занятие, — изрек он, оттягивая ворот летней куртки. — Я отыскиваю тех, кто заслуживает большего, и возношу их наверх.

Они сели в шлюпку. Окинув взглядом гребцов, определяя их чины и происхождение, Бару наткнулась на встречный взгляд.

— Лейтенант Амината, — произнесла она, хотя живот подвело от злости и нерешительности. — Поздравляю с новым назначением.

— Взаимно, — улыбнулась в ответ Амината. — Поздравляю с поступлением на службу. Насколько я могу судить, ты сдала экзамены замечательно.

Корабль оказался фрегатом под названием «Лаптиар». С его палубы Бару впервые смогла лицезреть весь Тараноке — плодородный, черный, окруженный стаями птиц. Холмистый, с потухшим вулканом, уходящий за горизонт, погружающийся в глубины памяти…

* * *

Повинуясь торговым ветрам, «Лаптиар» повернул к северу и пошел вдоль западного побережья Пепельного моря. Бару почти все время проводила на верхней палубе, практикуясь в навигации. Штурман высматривал береговые ориентиры и прокладывал курс по–каботажному, но Бару предпочитала смотреть на солнце и звезды — такие прекрасные, вечные и неизменные.

Расчет долготы требовал более получаса вычислений на бумаге. Ко времени прибытия в Ордвинн Бару удалось сократить это время до двадцати минут. Что ж, если счетовода из нее не выйдет, на худой конец пойдет в штурманы.

Нос фрегата крошил волны в мелкие брызги. Теплые ветры несли с собой темнокрылых буревестников и суда южных моряков с бесчисленных островов Ориати Мбо. Моряки швыряли птицам соленую рыбу и кричали что–то на своих языках.

— Соль и цитрусы, — произнес Кердин Фарьер, поднимаясь к ней на корму и неся в каждой ладони но половинке лимона. — Главные химикалии Империи.

— Соль сохраняет пищу для долгих путешествий, — процитировала Бару, — а цитрусы защищают путешественников от цинги.

Фарьер превратил ее плавание в продолжение экзамена на чин. Едва поднявшись на борт, он сразу же спросил, знакомо ли ей название корабля. Конечно, Бару знала: Лаптиар — имя персонажа классического революционного романа «Рогатый камень». Раньше она могла бы и обидеться, но сейчас ей не сиделось на месте, и возможность лишний раз поработать над собой только радовала.

В ней пробуждалась гордость.