Барышня. Нельзя касаться

— Выходить потихоньку стала. То девчонки зайдут, спросят что-нибудь, то посетитель дверью ошибется… Мне повезло просто — там все нормальными людьми оказались, не давили на меня, не пытались вытянуть из моего болота сразу. Привыкла. Если можно так сказать, сейчас мы дружим, обедаем даже вместе, — я понимала, что последняя фраза звучит совсем уж абсурдно, но для меня есть за одним столом с чужими людьми, было чем-то совершенно неприемлимым! У меня просто кусок бы в горло не полез! И я по пальцам одной руки могла пересчитать тех, с кем могла это делать.

— У меня на тебя никто давить не будет. Каморку я найду. Обедать будешь в одиночестве. По телефону разговаривать будет тот, кто в агентстве на тот момент окажется — тебе только позвать к нему нужно будет. Ты будешь информацию в интернете искать, документы печатать, цветы поливать, квитанции всякие подшивать, расходы на поездку подсчитывать. Там просто все, разберешься по ходу! Я помогу, если что! Зато смотри, Гришу найти поможешь — мы же четверых человек лишились! Четверых, представляешь? Олег, мой напарник, привлек паренька одного, своего племянника, но это — капля в море! Нам руки нужны! Двое — в Краснодаре, Тим — в больнице! Остались я, Олег да Ольга! Кто пацана искать будет?

— Да как ты-то сможешь? Чем ты им поможешь теперь? Тебе отлежаться нужно! И не выпустят из больницы тебя! — неужели он, на самом деле, собирается в таком состоянии идти на работу? Да это же невозможно! Как?

Марк тяжело вздохнул, взмахнул пальцами здоровой руки и сказал:

— Выбора нет! Придется. Статистика, моя дорогая, гласит, что пропавших детей нужно искать в первые три дня после исчезновения. Потом следов становится все меньше, а вероятность, что поиски закончатся удачно — все призрачнее! У нас уже неделя прошла! Впору в розыск мальчишку объявлять! Но мать не позволяет! Не знаю, что в голове у этой ненормальной, но, если бы мы с Олегом позавчера вечером не обнаружили зацепку одну, я бы уже в органы опеки обратился и в полицию заодно!

— А что за зацепка? — невольно подалась в сторону Марка, чтобы ни слова не пропустить, чтобы следить за его мимикой и иметь возможность по ней делать выводы, как он оценивает Гришины шансы. Что-то похожее на улыбку мелькнуло на разбитом лице Марка. Да ну, какие ж тут улыбки — показалось, наверное!

— Мы выяснили, что его отец, родной, настоящий, получил смягчение приговора — живет в поселке, рядом с той зоной, где пять лет сидел. За примерное поведение поселение получил. Представь, человек живет рядом с зоной, еженедельно, а то и чаще, отмечается, работает. Но при этом может относительно свободно передвигаться в рамках населенного пункта, общаться с вольными людьми и даже разрешено к таким поселенцам семьям перебираться. Не все, правда, на такое решаются… Но вдруг по просьбе Мерцалова к нему сына какой-нибудь хороший товарищ везет? Это предположение, конечно, оно зыбко и тут все проверить нужно, но все-таки… вероятность такая быть может.

— Но ведь если отец Гриши сидит в тюрьме уже пять лет, то получается, мальчик его помнить ну никак не может! Через пол-страны ехать с чужим дядькой к совершенно незнакомому отцу! Неужели он мог на такое решиться… — я даже представить не сумела подобное.

— Дети — они бесшабашные, бесстрашные… А если предположить, что ему с матерью плохо жилось, то… сама подумай! Ты, как раз, и можешь подсказать нам, какие отношения у пацана с матерью были!

— Да-а, отношения были не очень. Он ее, как огня, боялся. Она совершенно мальчику внимания не уделяла. Он — сам по себе, она личную жизнь устраивает… Ой, конечно, я не знаю, так ли на самом деле, — мне вдруг стало стыдно — какое право я имела судить эту женщину! Разве я знаю то, о чем говорю, наверняка? Это — предположения всего лишь! Догадки! А сплетни разводить, по меньшей мере, некрасиво! Но ведь с другой стороны, Анна Мерцалова не позволяет, как положено, Гришу искать! А вдруг его украл какой-нибудь маньяк? Вдруг ребенка мучают в подвале каком-нибудь? Вдруг… его насилуют сейчас?

— Кать, ты чего? Что с тобой?

Словно издалека до меня донесся голос Марка. Я видела, как он садится на кровати, видела обеспокоенное лицо и слышала какие-то успокаивающие фразы, обращенные ко мне, но перед глазами мелькали картинки моего прошлого, того самого, о котором я столько лет пыталась забыть! И я не понимала, то ли мальчика представляю в роли главной жертвы, то ли снова вижу себя саму со стороны — униженную, избитую, превращенную в куклу, в игрушку для удовлетворения чьей-то похоти, чьих-то извращенных сексуальных фантазий!

И я уже не слышала, как из моего горла рвался полустон-полукрик — дикое, страшное: "А-а-а!" Я не видела, как подкосились ноги, когда попыталась подняться со стула и бежать, бежать, куда глаза глядят — не от кого-то, не от чего-то — от себя, от кошмаров, живущих в моей голове! И не смогла — перед глазами потемнело и я бы, обязательно, рухнула на пол, если бы не Марк…

25 глава. Катя

— Сделайте хоть что-нибудь! Вот эта ватка — всё, на что вы способны?

— Что вы предлагаете?