Басад

Орталь была женщиной любви. Или даже Любви. Все у нее было про любовь и о любви. Она читала курс “Любовь” в тель-авивском университете. Не, скажем, любовь в литературе или в психологии. Нет – просто “Любовь”. Этот курс разработал какой-то русский тип. Приехал, понимаете ли, из России эдакий умник объяснить местным олухам и сухарям про любовь. Или так: за Любовь. Кроме этого, она писала в том же универе диссертацию о роли женской сексуальности в любви и вела семинар для женщин среднего возраста. Тоже, естественно, о любви.

Когда ей было двадцать, она подалась волонтером в лагерь для африканских беженцев. Когда исполнилось двадцать три, Орталь заинтересовалась религией и стала посещать вечерние занятия Талмуда, а после – срывалась на дискотеку и скакала там до утра. “Ах, какие у меня были гетры”, – смеется она, обнажая аккуратные крепкие зубы. У нее смуглая кожа и глубокие карие глаза, на дне которых бесятся целые выводки чертей.

Как было в нее не влюбиться? И я влюбился. По уши. И все шло чудесно. Уже месяца два мы проводили вместе все свободное время. И вот она приезжает ко мне на выходные, мы выбираемся из постели только под вечер, она привезла что-то вкусненькое и смотрит на меня умиленно – так смотрят женщины на своих возлюбленных, поглощающих приготовленную ими пищу. Имеется в виду – поначалу, когда они еще не ворчат себе под нос: “У-у… прожорливая скотина”.

Словом, дождавшись, пока я доем и погружусь в умиротворенно-расслабленное состояние, она проворковала:

– Знаешь, я давно хотела с тобой поделиться…

Я что-то промычал, расплываясь в осоловелой улыбке.

– Уже три года у меня есть Мастер. Мы встречаемся раз в месяц. Понимаешь, солнце, я давно увлекаюсь БДСМ-практиками… – мой раскисший в сытой неге мозг конвульсивно дернулся, давясь этой тирадой. – Это, разумеется, никак не касается наших с тобой отношений, – она очаровательно улыбнулась. – Просто я чувствую некий… дискомфорт. Я ведь стараюсь быть предельно искренней, но… все не находила удобного случая для разговора.

Мозговая судорога не отпускала.

– Мой Мастер снимает для нас отдельную квартиру. Как правило, он назначает встречи заранее, а в остальное время мы не общаемся. Он лишь иногда звонит на следующий день – узнать, как я себя чувствую. Но недавно… – она скромно потупилась. – Недавно он доверил мне подыскивать для него новых рабынь.

Мне показалось, что Орталь даже слегка зарделась от целомудренно скрываемой гордости.

– Я провожу предварительные собеседования, делаю кастинг и присутствую на инициации. Бывает, они звонят мне – ищут совет и поддержку. Особенно после первых сеансов. Тут крайне важна чуткость. Есть множество аспектов…

Все это рассказывалось таким тоном, будто речь идет о самом невинном хобби – чем-то вроде вязания или вышивания крестиком в пансионе благородных девиц.

– Мы придерживаемся четких границ. Так, чтобы это не мешало личной жизни, – продолжала Орталь, слегка досадуя на необходимость втолковывать мне, профану, тривиальные истины. – Я долго над собой работала, и теперь для меня это два совершенно отдельных мира. Никак друг с другом не пересекающиеся. Тут тоже немалая заслуга моего Мастера. У него дом, жена, трое славных ребятишек – большая счастливая семья, и при этом полная свобода развиваться и самореализовываться. Разве это не прекрасно?!

Я медленно выдохнул, пытаясь представить себя в этом треугольнике. И тут же вспомнил про ее подопечных рабынь… Получился какой-то неумещаемый в сознании многогранник. Почему-то особенно коробила та гордость, с которой она хвасталась возвышением в их иерархии.

Уловив мое раздражение, она терпеливо попыталась разъяснить все сначала. Выходило, что тот факт, что ежемесячно ее будет драть какой-то хмырь, никак не касается ни меня лично, ни наших с ней отношений. Ни-как! Это совершенно отдельная от всей остальной жизни тема, никоим образом не противоречащая стремлению к полноценным и гармоничным отношениям. И опять же, она долго над собой работала, и теперь способна абсолютно изолировать эти два аспекта своего бытия.

– С душевной и телесной близостью это вовсе не связано! – безнадежно выкрикнула она, исчерпав последние аргументы. – Господи, да как же ты не понимаешь?!

– Знаешь, Орталь, – поразительно спокойно произнес я, хотя внутри клокотало и лопалось, – ты мне очень… очень нравишься, но я не готов ни с кем тебя делить.

– Твой эгоизм губит нашу любовь, – обреченно проронила она. – Неужто твое ненасытное эго тебе важнее меня?! Моего роста и развития как личности?!

Она так и ушла. Опустошенная, разочарованная и непонятая. Но гордая и желанная.

Я долго не мог ее забыть. Даже не знаю, что терзало меня больше: тоска потери или то, что мне и моим чувствам предпочли какого-то “Мастера”. Когда я вывалил все моему психоаналитику Рут, она совершенно не разделила моих переживаний. Смотрела на меня косо, будто я угнетаю и ущемляю… Я списал это на треклятую женскую солидарность, разозлился и чуть не поссорился заодно и с ней.

* * *