Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален

Генерал сразу повернул коня в ту строну. Он не волновался, там скорее всего Роха со своими людьми постреливает. И оказался прав. Вскоре кавалер увидал три десятка человек стрелков. Роха и Вилли были с ними. Вилли сразу взял мушкет у одного из стрелков и поднёс его генералу:

— Только что из Нойнсбурга вернулся. Купил, как вы велели. Двенадцать штук.

— А он не такой, как наши, — заметил генерал, беря в руки оружие. — Тяжелее.

— Точно, — кивнул ротмистр. — Ствол короче нашего, но железо толще. Железо хорошее, думаю, что так трескаться, как наше, не будет. Только вот диаметр ствола больше.

— Диаметр больше? Это что же, нам теперь под каждый мушкет свою пулю покупать? — это Волкову сразу не понравилось.

— Ничего покупать не будем, — заверил его Роха, — кроме свинца. Мы с ребятами подумали и решили, что сами пули лить будем. Завтра сделаем формы и под мушкетные пули, и под аркебузные. Сами нальём себе пуль сколько нужно и каких нужно. Авось, не безрукие.

Любая экономия Волкову была по душе, свинец простой всяко дешевле пуль стоит:

— Отличная мысль. Ну а как он бьёт?

— Не хуже нашего. На пятидесяти шагах кирасу пехотную бьёт навылет, — радостно сообщил Вилли, — сейчас, пока не стемнело, хотим на ста шагах попробовать, а утром на двух сотнях проверим.

Волкову, может, и самому хотелось посмотреть или даже выстрелить, но больно он сегодня устал.

— Хорошо, завтра придите, расскажите мне, — сказал кавалер, отдавая Вилли оружие.

— Господин генерал, — спохватился молодой ротмистр прежде, чем Волков уехал, и полез под куртку, — опять на почту заезжал, опять письма вам.

Если в тот, в первый раз, когда Вилли привёз ему письма из Нойнсбурга, Волков лишь подивился: как нашли его? То теперь… Теперь письма эти вызвали у него тревогу. Он сам того понять не мог, откуда взялась она. Но так вдруг нехорошо ему стало на душе, что смотрел на протянутые ротмистром бумаги и не решался брать их.

— То вам письма, вам, господин генерал, — удивлённо повторил Вилли, так и не убирая их от него. Так и протягивая.

Картина сия была глупа, и чтобы не длить её, кавалер взял у ротмистра бумаги:

— Благодарю вас, ротмистр, — сказал он и спрятал их на груди под колетом, даже не взглянув на них.

Приехал в лагерь, сел за стол в ожидании ужина, а сам бумаги всё не смотрел, хотя и помнил о них. И лишь когда смеркаться стало, и Гюнтер принёс на стол лампу, достал письма. Одно было, слава Богу, от его Бригитт ненаглядной. И то было письмо из глупостей бабьих, в нём писала она, что страшные сны видит, оттого волнуется о нём. Писала, что с женой они всё не ладят. И что с ней всё в порядке.

Тут он немного успокоился. Хоть с ней всё в порядке. И с женой тоже, раз на склоки им сил и здоровья хватает. И уже выпив вина и отломив несколько кусочков сыра, взял письмо второе.

Почерк этот вспомнить сразу не мог, пока в текст не вчитался. Писал ему богатый его родственник. И писал Дитмар Кёршнер вещи пренеприятнейшие. Писал, что пришло в городской совет от Его Высочества письмо, в котором курфюрст выказывает недовольство нынешним бургомистром. «И бургомистр, — писал родственник, — как узнал про это, тотчас подал в отставку, а совет его отставку принял, даже прений не было, единогласно. А ещё было в письме высочайшее повеление и гласило оно: „кавалера Фолькофа фон Эшбахта и людей его в город не допускать. Ворота перед ним и людьми его закрывать. Торговли и дел других всяких с ним и людьми его не вести, ибо кавалер сей смутьян и ослушник“. И сие пожелание герцога тут же было передано командиру стражи».

Дальше он читать не смог.

Гюнтер тут подал ему блюдо с куском печёной говяжьей вырезки, с травами и кореньями, с тремя соусами. А он даже и не взглянул на еду. Глаза у генерала кровью налились, а от лица кровь отступила, губы поджал, руками за край стола взялся, сидит в темноте такой, что глядеть страшно.

Вот о чём «сестра» Брунхильда не писала, вот о чём не знала она. Вот зачем граф к герцогу ездил, не герцог это придумал. То задумка графа. По сути, граф его тыла лишает; с купцами из Фринланда, а значит, и со всем Фринландом, у него отношения дурные, во славу архиепископа, а теперь ему ещё и от Малена отказано. Теперь он даже и не знает, куда и бежать, случись беда. Куда жену с Бригитт отправить. И такая злость разом на него навалилась, что будь тут хоть какой-нибудь недруг, так убил бы его немедля, и не думал бы ни о чём, а лишь упивался бы смертью и кровью. Он даже правой рукой проверил, при нём ли меч его обломанный.