Башня

«Ну, тогда…» Он не стал долго раздумывать: подтянул полу куртки к лицу и зарылся носом в подкладку из блестящей зеленой саржи. Подкладка была предметом его особой гордости. Не всякому профессиональному портному удается сделать такую подкладку.

Он отдышался, наполнил легкие воздухом, наполовину смешанным с дымом, досчитал до десяти, и бросился вниз, нащупывая кроссовками ступеньки. Сначала он пробовал держаться за перила – бездумно, машинально, но обжег руку о вязкий расплавленный пластик.

Кстин завернулся в куртку, как в кокон, и, опираясь плечом на стену, потрусил вниз.

Когда он миновал тридцать пятый, сразу стало полегче. Вроде контрастного душа: вот была горячая вода, и вот – холодная. Он поморщился от неприятного запаха, огонь обжег волосы, брови, ресницы и даже волоски в носу – теперь Кстин ощущал запах паленой свинячьей щетины.

По сравнению с верхними этажами тридцать четвертый показался ему тихим оазисом, приглашавшим усталого путника сделать привал. Правда, об этом не могло быть и речи. Пожар мог усилиться, а ведь им еще предстояло подняться на крышу.

Он не думал о том, как будет ломать двери лифта, как будет спускаться по тросам и искать люк. Цель была только одна – подняться с Мариной и Валериком на крышу.

Кстин достал из-за пояса стамеску, вывалил из рукава молоток, бросил занавеску… И взялся за топорик.

Старинный туристический топорик – маленький, с пластмассовой рукоятью.

Он подошел к нужному лифту и снова постучал. Ответный стук был совсем близко – в каких-нибудь паре метров книзу от площадки. Кстин удовлетворенно кивнул, размахнулся и всадил узкое лезвие в блестящие двери.

Он колотил, отстраненно наблюдая, как мягкий податливый металл расходится широкими клиновидными ранами. Сначала он хотел просто раздвинуть створки дверей и засунуть между ними молоток, но потом решил, что так будет не слишком удобно.

Молоток можно выбить – случайным неосторожным движением, и тогда створки снова захлопнутся, отрезая им путь назад. Поэтому он методично вырубал в дверях широкое окно – метр на метр.

Когда окошко было готово – он не следил за временем, но был готов поклясться, что потратил не более пяти минут, – он отбросил в сторону обломки дюралевого листа и уже хотел нырнуть внутрь, но заметил острые края проема, зиявшие, словно жадная до крови пасть.

«ОНА может пораниться», – подумал Кстин. ОНА… Он даже мысленно произнес это слово именно так, с большой буквы; потому что не было на свете ничего прекраснее, чем ОНА. И то, что он проделал все это ради НЕЕ, только укрепляло его в этом сознании. ОНА…

Он перевернул топорик и обухом забил острые торчащие края, потратив на это драгоценные полминуты.

В шахте лифта было темно, и Кстин поначалу не мог ничего разглядеть. Он даже пожалел, что не курит – а то бы у него оказалась под рукой зажигалка. Но… Он встал на четвереньки, залез по пояс в вырубленный проем и крепко зажмурился – так, что заболели веки. Он досчитал до десяти и открыл глаза. Теперь скудного света, пробивавшегося сквозь окошко этажной площадки, было достаточно. Он видел тонкие, покрытые жирной смазкой тросы. Они не были натянуты; висели свободно и складывались в отвратительную кучу на крыше кабины.

Кстин сунул топорик в левый рукав и ухватился обеими руками за тросы. Подтянул мускулистое тело и завис, качаясь, над кабиной лифта. Он осторожно начал спускаться, чувствуя, как маленькие стальные волоски, тонкие и невидимые, впиваются в ладони.

Трос был хорошо смазан, и, если бы не эти волоски, Кстин, проскользив, упал бы на крышу, но металл, впиваясь в плоть, тормозил движение. Мелкие капельки крови, выступившие из рук, были неразличимы среди машинной смазки.

Он опускался медленно, боясь нарушить шаткое равновесие кабины. Когда его ноги нащупали под собой опору, Кстин еще несколько секунд не разжимал руки, постепенно перенося на крышу тяжесть тела.

Внезапно кабина дрогнула, и Кстин вновь ухватился за трос; на короткую долю секунды ему показалось, что лифт, ощутив свободу, провалится сейчас вниз, в бездонную шахту. Из кабины донеслись сдавленные крики, и Кстин почувствовал сосущую тоскливую пустоту внизу живота.

Но кабина сдвинулась всего на несколько сантиметров и снова застыла. Тогда Кстин, уже не раздумывая, ступил на ее крышу, и стал скидывать петли тяжелых тросов, освобождая люк. Он подхватывал металлические петли, будто гигантские спагетти, и отбрасывал их в сторону. Наконец он увидел пластиковую крышу, нащупал ручку люка и открыл его.

– Назад!!

Дубенский подумал, что он ослышался. Этого никак не могло быть.

Кондратьев схватил за голову обнаженного по пояс парня с застывшими кровавыми потеками на спине и отбросил его в сторону.

– Назад, твари!!

Девчонки, которых толкал перед собой парнишка, завизжали, но продолжали бежать к бело-голубому вертолету с буквами ГИБДД на борту.

Он увидел, как это делает Кондратьев, и в этом не было ничего человеческого. Нет, он не мог даже разглядеть, как двигается его рука, настолько быстро, что Михаил, как ни старался, не мог уловить движения. Только дрожь в сгустившемся воздухе.