Башня из грязи и веток

– Сделайте всё как было. Что бы вы только что ни сделали, исправьте это.

– Я не могу. И не стану этого делать… снова.

– Мне следовало догадаться, – сказал Эйдан, стягивая с руки перчатку, – ещё тогда, в самом начале, в столице. Когда вы отказались применить газ на толпе. На тех плебеях. Я бы это сделал, даже глазом не моргнув.

Он надвигался, сгибая и разгибая «пальцы» узловатого приспособления, которое заменяло ему руку.

– Мне нужна эта башня.

«Четыре минуты».

– Надо было просто прикончить вас и самому исполнить указ королевы.

Он широко замахнулся, и Шэй поймал его за запястье – сразу же осознав, насколько тщетной была эта попытка. Всё равно что пытаться остановить лошадь на всём скаку.

Рука, сделанная дракири, весила, должно быть, по меньшей мере полтора килограмма, и Эйдан умел ею пользоваться. Шэю удалось лишь на дюйм отклонить удар; несколько секунд ему казалось, что голова существует отдельно от тела, как оторванный от тряпичной куклы кусок. Затем нахлынула боль, и он врезался лбом в каменную стену.

Он поскользнулся, восстановил равновесие.

– Это вы бы исполнили её приказ? – Шэй сплюнул кровью на белые доски. – Да герцог избавился бы от вас, как пытался избавиться от меня.

Эйдан улыбнулся.

– Боюсь, сейчас старине герцогу нездоровится. Что-то с едой, я слышал. Больше он меня не побеспокоит.

«Три минуты».

Ещё один замах – на этот раз Шэй пригнулся, и из-под кулака Эйдана в воздух взметнулось облако каменной крошки.

– Подумайте о вашей стране!

– Вы слепы на один глаз из-за ненависти к Думе. – Шэй ткнул пальцем в собственное окровавленное лицо. – Вбейте же себе в голову: они на нас не нападут.

– А мы и не станем этого ждать. – Эйдан крутанул рукой, будто готовился метнуть камень из пращи. – Отсюда мы нанесём превентивный удар. Мы сами нападём на них.

– Вы чёртов сумасшедший.

– Верните всё, как было, идиот!

– Не верну.

«Две минуты».

Удар пришёлся на левый бицепс Шэя, и боль распространилась по туловищу, подобно пожару: внутри треснула кость.

Он согнулся пополам в судороге, и в этот момент жар лизнул его в лицо. Он замер. «Тюльпан», который он активировал, открывался: раздувался, словно стена пыталась выдавить из себя бородавку, и разрывал себя на части в процессе. Жар исходил из расширявшейся щели, и Шэй вспомнил, как оплавилась кожа на пальцах, когда он коснулся другого устройства, в другой жизни.

Он перевёл взгляд на Эйдана.

– Время вышло, – сказал его противник, поднимая кулак. – Вы отвернулись от того, что должно было принадлежать мне.

– Оно мне не нужно, подонок. Хочешь – забирай.

На этот раз он не пытался отразить удар. Здоровой рукой Шэй схватил Эйдана за запястье, направив движение прямиком в лиловый излом.

Костяшки со скрежетом вошли внутрь. Эйдан поперхнулся, пытаясь высвободиться, но в этот момент «тюльпан» сменил песню. Он словно расширился, затем съёжился, мечась между двух концов невидимой сжатой тропы.

Устройство выплюнуло руку Эйдана. Та отскочила по широкой дуге, как деревянная игрушка.

На полпути она взорвалась.

Стена со стоном начала гнуться, и туман у её основания собрался в воронку.

К тому моменту, как его тело коснулось платформы, Эйдан был уже мёртв.

Шэй замер, глядя на изуродованный ком – мечты, амбиции и воспоминания под плёнкой крови и белой ткани, колыхавшейся на ветру. Мгновение он колебался, думая, не оттащить ли Эйдана в безопасное место. Затем понял, что времени уже не осталось. Следующий «тюльпан» раскрылся, втянутый в радиус схлопывания первого. Затем ещё один – началась цепная реакция.

Прекрасный сад, который хотела увидеть его сестра, расцвёл.

Шэй бросился к лестнице, по доскам под его ногами пробежала рябь, и он почти успел – добрался до первой ступени, когда почувствовал, как его тащит назад.

«Только не так. Только не так», – не обращая внимания на раскалённую добела боль в левом плече, он взмахнул руками, как крыльями, и, оттолкнувшись, бросил тело вперёд.

Даже в свободном падении, пока мимо него проносилась темнота, он ощутил толчок, сотрясший исполинское сооружение. Обрушение началось.

«У меня получилось, Лена. У меня получилось».

И, к его удивлению, бездна ответила.

«Возвращайся домой», – сказала она голосом Лены, только он уже не знал, которой из двух.

«Разве это важно?» – подумал он, наслаждаясь тем, как немеет тело под ударами воздуха. Он позволил голосу нести его и вспомнил пса, которого видел в свой предпоследний день в столице, несчастную дворнягу, пытавшуюся достать до фонарного столба. Он поразился тому, что тогда не смог распознать это желание – стремление достичь чего-то огромного, но совершенно бесполезного.

Порыв ветра развернул его. Ступальное колесо, спираль лестницы. Лиловое сияние наверху, расцветающее в последний раз.

«Это танец», – осенило его. Не тот, к которому он стремился – к иллюзиям, лоску и пустым надеждам, – а нечто настоящее, в сравнении с чем даже его ошибки и прежние сомнения оказались незначительными.

– Это танец! – прокричал он, и ветер тут же подхватил его слова.

«И кто знает, может быть, последнее па – это не падение».