Башня из грязи и веток

– Я помню, что мне однажды сказал мой дед. Он находился в куполе МКС, на смотровой площадке, и он видел поверхность планеты сквозь белый глаз иллюминатора. Он сказал, что из космоса Африка была гигантской открытой раной.

Здание Врат на Земле стоит на вершине древнего сооружения в месте, которое когда-то называлось Сектором Газа. После расплавления реактора достичь его было бы физически невозможно… ну, очевидно, почти невозможно. Кто бы там ни был, у них осталось несколько часов.

Питер молчал.

– Накрой стенд, – сказала миссис Хенстридж. – Иди домой.

* * *

Тени плясали, подёргивались, кружились, пожирали друг друга.

«Помогите».

Не снимая ботинки, он прошёл по квартире в спальню. Восьмилетняя малышка Дженис сидела на полу, перед ней – плюшевый кролик. Локоны на плечах её некогда белого платья, как пряди кофе в молоке.

«Помогите».

Питер присел и провёл ладонью по дощатому полу. Собрал пальцы в щепотку и потёр друг о друга. Он мог и не смотреть – знал это ощущение наизусть, как будто кто-то приклеил к коже наждачную бумагу. «Должно быть, у неё в волосах пыль, – подумал он, – в кофе и молоке». Им обоим понадобится целая жизнь, чтобы вытравить её всю.

– Дженис, вставай.

Она посмотрела на него так, словно только что заметила. Их родители умерли от рака лёгких два года назад, когда Питеру было всего девятнадцать, и с тех пор он заботился о ней. Он слышал, что в столице есть такая штука, как «социальные службы»; здесь были лишь поля и люди, ухаживающие за анорексичными деревцами и дышавшие пылью.

– Пит, кролику грустно. Ты почитаешь нам книжку?

– Дженис, ты уже достаточно взрослая и можешь сама почитать книжку. Вставай. Сколько раз нужно говорить… Пол грязный.

– Пит…

– Вставай!

Её взгляд переменился, и, когда она поднялась на ноги, в нём проскользнуло нечто взрослое.

«Помогите». Слово звенело в ушах, словно его произнёс чей-то голос. «Мне нужно прислушаться к миссис Хенстридж. Забыть об этом». Он должен был заботиться о Дженис. И о себе тоже, если уж на то пошло.

– Ты поиграешь со мной? – спросила Дженис.

«Помогите».

– Послушай, Джени, не сейчас, ладно? Не сейчас. Мне нужно кое о чём подумать.

Она продолжала смотреть на него.

– Иди поиграй на кухне, хорошо? Только не на полу. Иди на кухню, пожалуйста. Дай мне немного побыть одному.

– А потом ты поиграешь со мной? Ты почитаешь мне книжку о сирени?

– Не сейчас! – Он взял себя в руки. – Почему ты всегда выбираешь эту книжку? Прости меня, маленькая. Иди на кухню. Мне нужно подумать.

Она молча развернулась и вышла в коридор. Книга, о которой она говорила, лежала раскрытой на подоконнике, и он вообразил, что слышит слова: «…мир – это место, где цветёт сирень».

Питер закрыл книгу – что такое сирень, он всё равно не знал.

За льняными занавесками тлели жёлтые семечки окон теплостанции. Каждый вечер что-то внутри кирпичного здания оживало, и из трубы поднимался дым, смешивавшийся с лиловыми облаками.

«Кто бы ни был по ту сторону, на Земле, у них осталось лишь несколько часов. Что, если там тоже есть Дженис, такая же маленькая девочка держит за руку своего брата – или отца, или мать?»

Питер начал мерять шагами комнату. «Забудь об этом». Ему нужно было сосредоточиться на важном. Ещё двадцать шесть месяцев, и они смогут подать документы на эмиграцию. Наверняка смогут. Оказавшись в столице, он пойдёт учиться на химика-технолога. Будет браться за всякую работу, чтобы прокормить их; да, за чёрную работу скорее всего, но работу в столице. Его сестра увидит настоящие цветы.

Что, если в здании Врат на Земле действительно находится ребёнок? Смотрит большими глазами на то, как кто-то, кому она доверяет, пытается выбить слова на клавиатуре двойника Жука?

«После расплавления реактора достичь Сектора Газа было бы физически невозможно». Говоря другими словами: «Сектор Газа превратился в ад на Земле».

– Дженис, – сказал Питер.

Он выругался и вышел из спальни.

* * *

Одиннадцать часов ночи – он никогда не бывал в музее позже шести. В темноте слух и обоняние обострились, и он почувствовал, что в здании витает едва различимый запах старой одежды.

«Боже, неужели я просто к этому привык?»

Снаружи раздался скрежет гравия, звук отдавался в висках. Питер повернулся к заднему входу, через который он попал внутрь, и посмотрел на водянистую полосу света снаружи. На улице что-то шевелилось. Полоска чёрного – мужчина? Женщина? Он не мог разобрать, но дом, где жила миссис Хенстридж, находился в том направлении. Питер потянул за дверную ручку и стал ждать, считая воображаемые шаги другого человека.

Досчитав до двухсот, он остановился. Наверное, пьянчужка, переборщивший с выпивкой, которую отцы города раздавали в преддверии переизбрания.

Половицы не скрипели у него под ногами. Музей спал тяжёлым, глубоким сном… пока огнетушитель с грохотом не пробил оргстекло и не разметал по всему залу частички луны.

Стоя среди осколков, Питер ждал, когда эхо и шум в его ушах стихнут.

Прямоугольный дисплей на боку Жука отражал ночь. Питер протянул к нему руку, – но его пальцы лишь оставили на поверхности липкие следы. Рядом находилась круглая кнопка, и он нажал её.