Башня континуума

А что он мог еще сказать? Задержав дыхание, как пловец перед нырком в прорубь, Гордон ступил на балкон. С высоты пятого этажа трехсоттысячная недружелюбная толпа, вдобавок вооруженная до зубов, выглядела не слишком вдохновляюще. Гордон покачнулся и прикрыл ладонью глаза, оглушенный воплями и ослепленный вспышками десятков футур-камер, которые, похоже, готовились заснять грядущую бойню. Признаться, на мгновение Гордон растерялся, но тут заработали встроенные динамики системы оповещения, и толпу ушатами ледяной воды окатил вой сирен и бравурные звуки какого-то военного марша. После того, как стих бой барабанов и грохот литавр, воцарилась относительная тишина. Теперь Гордон мог говорить.

— Сообщаю вам, что губернатор Таггерт только что подал в отставку по состоянию здоровья. Вот его официальное заявление.

— А что с ним? — крикнул кто-то в толпе.

— Ну… я не врач… но, полагаю, у него сломана челюсть. И два-три ребра. Прискорбный нечастный случай, понимаете ли.

Далее Гордон сообщил трехсоттысячной толпе, что, в связи с нездоровьем Таггерта, теперь исполнять обязанности губернатора будет он, первый вице-губернатор, вплоть до внеочередных перевыборов, которые, согласно местному законодательству, состоятся в феврале следующего стандартного года. Он также поведал взбудораженному народу, что самым первым своим указом отменил Продовольственную Программу. Новости разошлись по толпе, будто круги от камня, брошенного в глубокую воду. Люди постепенно успокаивались, хотя некоторые ощущали себя разочарованными. Неужто они напрасно спозаранку тащились в несусветную даль с зажженными факелами, наточенными вилами и заряженными винтовками? Теперь задирам взбрела в голову затея линчевать бургомистра, благо, здание городской ратуши находилось всего в двух кварталах от здания администрации губернатора.

— Вот те раз! Кровожадные вы олухи деревенские, — с досадой сказал Гордон, перевесясь через кованые балконные перила, — чем вам теперь не угодил бургомистр, за которого вы же сами и голосовали!

— А что он с голыми девками кувыркается? Да еще и несовершеннолетними!

Гордон погрозил толпе пальцем.

— Со всей возможной искренностью заверяю вас, что ни с какими девками наш городской глава не кувыркается и в жизни не занимался подобными гнусностями. Уж поверьте мне, я почти четыре года работал его советником. Если мы и должны линчевать кого-то… вернее, что-то…

— Линчевать! Линчевать! — заорала толпа в тысячи глоток.

Гордон не растерялся, а ловко перехватил инициативу.

— Да! Если мы и должны что-то линчевать, пусть это будет коррупция и злоупотребления в высших эшелонах власти, бедность, алкоголизм и наркомания, азартные игры…

В эдаком бодром и приподнятом ключе Гордон упоенно разглагольствовал в течение следующего получаса. Бенцони слушал с приоткрытым ртом. Этот парень был гений. Особенно, учитывая, что речь его представляла чистой воды импровизацию, и у Гордона не имелось времени заранее обозначить основные тезисы своего выступления в письменном виде.

Впрочем, будь на то его воля, Гордон бы с несказанным удовольствием выступал еще часа три-четыре. В конце концов, у него имелось, что сказать, причем по самому широкому кругу вопросов, а публика оказалась на диво отзывчивой и благодарной. Но Бенцони, опомнясь, подкрался на цыпочках к балкону и прошипел Гордону в спину:

— Парень, ты крут, очень крут, но давай сворачивайся, уже два пополудни.

Гордон кивнул и закончил свою речь на самой высокой ноте из возможных.

— И Господь покарает этих нечестивцев, — воскликнул он и воздел руку в перчатке к бескрайнему и безоблачному ультрамариновому небу.

— Ура! — в один голос завопила трехсоттысячная толпа. — Heil Caesar! Heil Caesar!

Или что-то подобное. Из-за аплодисментов Бенцони не мог расслышать слова. Когда Гордон десять минут спустя вернулся в кабинет, люди все еще аплодировали. Бенцони чувствовал себя слегка ошеломленным.

— Меня несколько беспокоит легкость, с какой ты манипулируешь массами, — сказал он Гордону.

— Чего?

— Говорю, меня малость тревожит…

— Фу-ты ну-ты! Нашел, о чем тревожиться! Главное, мы живы. Пока.

Через десять минут прибыл генеральный прокурор и доложил, что обстановка в столице и прочих населенных пунктах Салема спокойная. Люди потихоньку расходятся с площади по домам, правда, нескольких особо ярых крикунов задержали по обвинению в нарушении общественного порядка.

— Много задержанных? — спросил Гордон, кусая губы.

— Пару десятков, господин губернатор, но это сущая безделица по сравнению с тем, что могло случиться, — почтительно ответил прокурор.

— Временно исполняющий обязанности, — поправил Гордон прохладно.

— Как вам угодно, господин губернатор, — ответил прокурор, ничуть не смутившись.

Гордон взял графин с бренди, плеснул в стакан на донышко и прополоскал горло, пересохшее после долгого спича.

— Вы привезли чистые брюки и подштанники, как я просил.

— Вот, — сказал прокурор, с маленькой усмешкой продемонстрировав Гордону черный пакет.