Башня континуума

Если тут и имелась правда, то состояла она в том, что Хацуми управлялся со своим бизнесом с выдающейся жесткостью. Он был редкостным садистом, в каковой факт верилось с невероятным трудом при виде его вечно улыбающегося, толстого, благодушного лица. Сейчас, когда Хацуми убирал остатки завтрака и мыл посуду, в своей цветастой рубашке и с руками по локоть в мыльной пене он и вовсе выглядел добрым дядюшкой, беседующим с милым племянником.

— Нет электричества, — повторял он уже в сотый раз, умирая со смеху, — электричества! И водопровода! И горячего кофе!

— Многого другого в Коммуне тоже нет, — сказал Дэниэл довольно резко.

— Да? Например?

— Миллиона каналов Три-Ви, и все лгут. Продажных политиканов. Жадных дельцов. Орущих паяцев и фигляров, гипнотизирующих толпы жирных обывателей на потеху карманным диктаторам и великим Цезарям. Профессиональных вымогателей в рясах с их лицемерными сказками об Иисусе и райском блаженстве. Вот чего там нет… этой фальши, этой дряни, этой раскрашенной пустоты… этой шелухи.

Хацуми посерьезнел и погрозил Дэниэлу толстым пальцем.

— Не перегибай палку, малыш. Шелуха! Прости, но то, что ты так смело называешь шелухой — это и есть человеческая цивилизация. Как ни крути, но лишь вырубоны, политики и электричество отделяют нас от падения в бездну первобытной дикости…

За окнами, прервав оду цивилизации, громко заголосили сектанты, подпевая храмовым динамикам, из которых лилась какая-то бойкая мелодия. Дэниэл злобно оскалился.

— Бездна первобытной дикости, говоришь? Цивилизация, говоришь? Электричество? Дайте мне дубину, и я переверну землю.

— Допустим, я погорячился, — был вынужден признать Хацуми, — но скажи мне: если тебе было в Коммуне так хорошо, что же ты ушел оттуда? Сколько ты там прожил? Полгода?

— Больше. Почти год.

— Да-да. А потом тебе стало смертельно скучно, и ты свалил. Ну, может быть, это был интересный опыт для молодого, зеленого, здорового сопляка, но я уже слишком стар и толст для подобных экспериментов. А Даймс… ну, что я могу сказать? Даймс всегда был странным. Грязный, волосатый, выживший из ума хиппи.

— Хиппи?

— О, да. Жили в далекую старину парни вроде этих самых луддитов. Отращивали волосы, селились общинами, жрали галлюциногенные грибочки, проповедовали мир, братскую любовь и свободный секс. Эти человеческие отбросы считали себя бунтарями. Считали, что борются с гнилой и продажной системой, поворачиваясь к ней спиной и показывая ей волосатый и немытый зад. Только система брезгливо сморщила нос и дала им под зад пинка. И поделом. Пойми, малыш. Такие люди во все времена — генетический мусор, отпетые неудачники, аутсайдеры, отщепенцы. Тот же Даймс. Он наивно уверен, что это он дал жизни пинка, но нет — это жизнь его хорошенько попинала, а следом и выбросила за ненадобностью на помойку. Конечно, тебе было не место среди этих недоумков. Впрочем, я признателен Грегори за то, что он познакомил нас. Ты паренек бойкий, толковый, далеко пойдешь. Припомни великие дела, что мы с тобой провернули. А сколько хорошего нас ждет впереди!

Вопли за окнами стихли, похоже, сектантская служба подошла к концу. Дэниэл встал, подошел к окну, распахнул его настежь. В самом деле, сектанты выходили из храма и разбредались кто куда причудливыми, разодетыми в бахромчато-белое, группками.

— Эй, вы, — заорал Дэниэл, перевесившись через подоконник, — вы! Братья и сестры! Паршивые ублюдки! Послушайте меня! Послушайте, что я вам скажу!

Бахромчатые сектанты остановились и поглядели на него, запрокинув головы.

— Да, вы, внемлите. Ваш пророк, которого вы называете Королем…

— Дэнни, — негромко сказал Хацуми, — не надо.

— Ваш жирный тупой пророк умер! — заорал Дэниэл. — Он давным-давно сгнил! Он никогда не вернется! Никогда! Никогда! Идите домой! Домой!

Сектантам пришлось очень не по душе его выступление. Они зашушукались, закричали, засвистели и принялись швыряться в Дэниэла, чем под руку подвернется. В ход пошли камни, палки, Священные Гамбургеры. Один из камней, пущенный меткой рукой, попал Дэниэлу прямо в висок, заставив его пошатнуться. Хацуми выругался, принес из соседней комнаты лучевую винтовку, отодвинул Дэниэла от окна и несколько раз выстрелил в воздух. Это произвело на сектантов куда более действенное впечатление, чем душеспасительные проповеди. Побросав булыжники и палки, они принялись разбегаться кто куда, как цирковые крысы.

— Так-то лучше, — сказал Хацуми, — Дэнни… эй? В чем дело? Тебе больно?

Дэниэл не слышал его. Он застыл, оцепенев. От случайного удара словно что-то щелкнуло у него в голове, мозаика сложилась, и все встало на свои места. Он подумал о доме и о том, что там что-то случилось. Он не знал, что именно, но вдруг понял, очень ясно, что его странствиям пришел конец. Наступила пора возвращаться домой.

«И платить по счетам», — всплыла в его голове странная, но очень ясная мысль.

Да, и платить по счетам, что бы это ни значило.

— Домой, — сказал Дэниэл.

— Что?

— Дом. Мне надо домой.