Башня континуума

Когда на болота опускалось шерстяное покрывало опаловой ночи, и сизые туманы окутывали изумрудно-сапфировые, древние мхи, в сырой мгле ухали и охали ночные твари, а далеко-далеко, среди камышей и зарослей осоки, блуждали огни Святого Эльма, – вот тогда могло сделаться чуть-чуть не по себе. Но никак не взрослому мужчине с ружьем, да еще в теплой дружеской компании других здоровенных мужиков с ружьями, сворой натасканных охотничьих псов и отменным ассортиментом горячительных напитков.

– О-о, шнапс, – сказал Гордон ласково и аппетитно облизнулся. Потом опомнился и пролистал доклад, для пущей красоты снабженный чертежами и графиками. На последней странице Гордон обнаружил то, во имя чего все и затевалось – то есть, просьбу от Мэрии Санкт-Константина вывести Топи из-под юрисдикции городских властей и передать в ведение администрации губернатора.

В задумчивости Гордон дожевал ветчину, случайно прикусил палец и взвыл.

– Ишь ты, передать. Он-то передаст, а кому придется возиться с этими тухлыми болотами? Само собой, мне. Мы ведь совсем не думаем, что Таггерт будет заниматься этим. Ведь нет?

Гордон потянулся за личной спин-трубкой, чтобы обсудить с бургомистром аспекты проблемы, но трубка опередила его и залилась трелями.

– Виктория?

– Здравствуйте, герр Джерсей.

– Мистер Чамберс… здравствуйте.

– Вы вроде должны были вчера ко мне заехать?

– Да, правильно, но замотался, работы через край.

– Возможно, сегодня, герр Джерсей? Когда вам будет удобно. Я составил ваш гороскоп, и знаете, в самом ближайшем будущем вас ожидают значительные потрясения.

– Кто-то умрет? – спросил Гордон очень нервно.

На пороге кабинета возник бордовый, одышливый Таггерт.

– В чем дело! Когда я говорю, что ты должен зайти ко мне немедленно, это значит – немедленно! С кем ты разговариваешь?!

– Со своим астрологом, – находчиво отвечал Гордон.

– Хватит! Маршируй в мой кабинет! Сейчас же!

Гордону пришлось швырнуть трубку, встать и двинуться следом за губернатором. Когда они вошли, Таггерт совершил грубый тактический промах – сел в то время, как Гордон остался стоять, сунув руки в карманы брюк.

– Сядь.

– Возможно ли сидеть в вашем присутствии, господин губернатор, – промолвил Гордон с безупречной, изысканной любезностью.

Таггерт стушевался. Невзирая на несуразную привычку герра Джерсея беседовать по душам со своим астрологом, росту в нем было шесть футов три дюйма, и теперь эта раздраженная, небритая, глухо ворчащая под нос, свирепая махина в двести футов живого веса нависла над Таггертом каменной скалой, невыносимо действуя губернатору на нервы.

– Чего тебе надо.

– Сядь.

Гордон чуть помедлил, но сел, сложив руки на коленях, будто примерный школьник. Чтобы не так чесались съездить кое-кому по физиономии.

– По-твоему, я не в курсе, чем ты здесь занимался в мое отсутствие, пока я оправлялся от тяжелейшего ранения? – поинтересовался Таггерт визгливо.

Подумаешь, плечо пулей оцарапало. Даже пятилетний Максимилиан не стал бы скулить от такой пустяковой раны. Таггерт тем временем продолжил свою визгливую речь, суть коей сводилась к тому, что Гордон, пользуясь временной немощью шефа, позакрывал с полпинка большинство оппозиционных печатных изданий и главное – протащил через местное законодательное собрание закон об учреждении Общественного Комитета по Цензуре средств массовой информации.

– Что ты на это скажешь? – вопросил Таггерт.

– Да, закрыл. Да, учредил. О, да. И в чем проблема.

Таггерт поперхнулся.

– Проблема в том, что у нас свобода слова и печати!

– Да, это действительно важная и серьезная проблема, но не волнуйся, с этим я тоже разберусь, – пообещал Гордон, с иезуитским простодушием искря янтарным глазом.

– И… кто будет цензурировать цензоров из Комитета по Цензуре?

– Я.

– Что?

Гордон широко улыбнулся, демонстрируя Таггерту свои хорошие, крепкие, белые зубы.

– Ты спросил, кто будет цензурировать цензоров. Я сказал, что этим буду заниматься я. Итак, в чем все-таки проблема.

Таггерт разразился еще одной речью, смысл коей сводился к тому, что, если герр Джерсей не поумерит прыть, у него начнутся неприятности. Гордон сидел с постной миной и обреченно слушал отповедь, глядя на шефа с тяжелой неприязнью.

Поначалу Таггерт был ему в чем-то симпатичен, но от незаслуженного пребывания на высокой должности у зажиточного крестьянина закружилась голова, и он напрочь забыл, кто он такой и зачем вообще пришел во власть. Он воровал, нагло, хищно, самозабвенно.

И это еще полбеды. Истинной страстью Таггерта оставалось не беззастенчивое расхищение государственных денег, а зеленая водоросль, хлорелла, причем пылкую любовь к оной губернатор время от времени, и не без успеха, порывался перевести на самый высокий государственный уровень.

Во владении у Таггерта наличествовали несколько крупных хозяйств, занимающихся разведением водоросли в промышленных масштабах – которая шла на корм скоту. По неведомым причинам Таггерт страстно мечтал кормить этой дрянью и людей. На одном из его предприятий производилась субстанция, которую Таггерт именовал «пищевым брикетом».