Месяцы? Годы?
Дэниэл уже через две недели этого кошмара на всех парах приближался к полному помешательству… Взгляд его, стылый и мертвый, взирал на латунную табличку с надписью ЖЕНСКИЙ ДОКТОР, прикрепленную к красивой черной двери.
– В чем дело, Дэнни? – спросила Терри, подергав своего спутника за рукав пиджака.
– Конечно, это совсем не мое дело, но не лучше ли нам обратиться к нормальному доктору. То есть, не к женскому, а к настоящему доктору.
– Дэнни, но это замечательный специалист, я давно уже наблюдаюсь у него.
В самом деле, только необычайно выдающееся и преуспевающее медицинское светило могло позволить себе несказанную роскошь арендовать офис не где-то, а в самой Копилке. Дэниэл все равно был полон сомнений и начал планировать паническое бегство, но женский доктор уже вышел к ним с Терезой в коридор. Давала знать о себе специфика профессии, но выглядело светило так, будто залезло в большущую бочку меда, а, когда выбралось оттуда, его облепил рой жужжащих навозных мух.
– Добрый день, Тереза, деточка. Как чувствуете себя сегодня? Что же вы стоите в коридоре? Проходите. Чашечку ромашкового чая? Кто этот приятный молодой человек с вами?
– Дэниэл, брат моего мужа.
Лицо женского доктора вытянулось.
– О, мистер Ланкастер. Искренне соболезную вам…
У Дэниэла уже поперек глотки стояли соболезнования и сочувствия. Складывалось ощущение, что никто ничего не делал, все только соболезновали и сочувствовали.
– Отвали, придурок, – огрызнулся он сквозь зубы.
– Как вы выросли, как возмужали, вас и не узнать, – проговорил женский доктор, притворяясь, будто не расслышал последней фразы Дэниэла.
– Разве мы знакомы?
– Когда ваша матушка, да пребудет с ней Господь, носила вас под сердцем, я был…
Дэниэл потыкал его пальцем под ребра, заставив тоненько взвизгнуть от боли.
– Хватит с меня воспоминаний. Лучше займись своим делом, придурок, иначе я тебе пересчитаю все зубы. Ха! Ха! Женский доктор! Тьфу!
С тяжелым сердцем проводив Терезу в кабинет, Дэниэл принялся слоняться по коридору, силясь не думать о том, каким именно образом он появился на свет. Насколько проще и здоровей для психики было верить, что родителям его принес аист. Милый, старый, добрый аист.
– Дэнни…
– Что? – рявкнул он таким ужасным голосом, что бедная Терри отшатнулась.
– Ой, прости, пожалуйста…
– Ты уже закончила?
Черт возьми, она еще не начинала.
– Извини, но пока я была там, я вспомнила кое-что и подумала, что должна сказать тебе…
– Терри, я не хочу быть грубым, но не лучше ли тебе было пойти к женскому доктору с мамой или сестрой, с кем-то, кто разбирается в этих ваших… женских штуках.
У Терри слегка покраснели щеки.
– Я знаю, это, наверное, глупо, но с тобой мне гораздо спокойней.
Неужели она серьезно? Дэниэл осторожно взял ее за плечи и заглянул ей в лицо. Кажется, она была вполне серьезна.
– Ну, хорошо, тогда я спрошу, очень спокойно, что я еще должен сделать.
Терри слегка покраснела.
– Нет. Пожалуйста, Дэнни. Не мог ты бы зайти к Киту в кабинет, забрать сахарницу и отнести в отдел Экстренной Доставки.
– Что?
Терри старательно повторила свою просьбу, но смысла в ее словах для Дэниэла ничуть не прибавилось.
– Сахарницу? Какую сахарницу?
Злополучный предмет домашней утвари по-прежнему пылился у Кита в ящике письменного стола, хотя ему всего лишь требовалось отнести ее в корпоративный отдел Экстренной Доставки, потратив на это две минуты своего бесценного времени. По неведомым причинам эти элементарные действия никак Киту не давались, в мозгу у него искрило и замыкало, начинались провалы в памяти.
– И так продолжается уже почти четыре месяца, Дэнни. Твоя сестра ужасно злится, думает, Кит это делает нарочно, но он совсем не нарочно, я вижу.
– Или все-таки нарочно? – осведомился Дэниэл сухо. У старшего брата, насколько помнилось, имелись собственные, довольно извращенные представления о развлечениях.
Терри не хотелось верить в худшее. Не тогда, когда дело касалось обожаемого мужа.
– Зачем Киту это? Это… мелочно!
– Да затем, что когда-то Виктория ему чем-то насолила, потому что она тупая злобная стерва, и, хотя она давно обо всем забыла, он ни о чем не забыл, потому что чудовищно злопамятный, мстительный и, к тому же, очень странный. Ладно, ладно, я все понял, уже иду.