– Что я могу ответить вам, уважаемая миссис Лэнгдон. Моя преданность государю и императорской фамилии абсолютна и незыблема. Давайте войдем. Ужин, горячий шоколад и лютни уже заждались нас.
– Я сплю… или вы сказали «лютни»?
– Да. Лютни.
После ужина с лютнями Кит устроил любимой небольшую экскурсию по дворцу. Бедняжка никак не могла прийти в себя от созерцания всей этой роскоши и золотого блеска.
– Здесь так красиво… как в музее.
– Да, но, в отличие от музея, все можно трогать руками. Хотя, честно говоря, лучше не стоит.
– Извините, – пробормотала Шарлотта, отдергивая руку от антикварной вазы.
– Вы можете потрогать меня, я далеко не такой хрупкий…
В действительности, они могли провести долгие недели, бродя по трем этажам бывшего дворца, разглядывая парадные залы, фрески, мозаики, витражи, настенные росписи, старинные зеркала, скульптуры, фонтаны и картины, антикварные плафоны и великолепную мебель ручной работы, но Киту уже не терпелось уединиться с возлюбленной. Наконец, утратив всякое терпение, он сгреб Шарлотту в охапку и потащил в спальню, оторвав от созерцания портретов правителей Ортодоксии.
– Мне кажется, или они на вас похожи.
– Возможно. Все-таки родня по материнской линии. Правда, родство довольно отдаленное.
– Не верится, что вы так спокойно об этом говорите…
– В том, что я родился тем, кем родился, никак не может быть моей заслуги. Да и потом, я всегда придерживался мнения, что историю по-настоящему творят не правители и не герои, а миллионы простых людей, каждый день.
К сожалению, их милость больше не мог поддерживать беседу в столь благородном и возвышенном духе. Кит и сам не поверить в то, как изголодался и истосковался. Швырнув Шарлотту на богато убранную кровать с резным изголовьем и балдахином, он сорвал с возлюбленной одежды и набросился на беззащитное, податливое тело, как хищник на парной кусок мяса. Он забыл о галантности и хороших манерах.
Он терзал, изводил и мучил ее, пока лютый голод не сменился ленивой, умиротворенной, блаженной сытостью.
Утром Кит с несказанным ужасом созерцал следы своей вчерашней невоздержанности, оставшиеся на чувствительной, белой, как молоко, коже Шарлотты – синяки, ссадины и кровоподтеки. Она, впрочем, ни единым словом его не упрекнула, только слегка вздрагивала и закусывала губы, когда он принес из ванной тюбик целебной мази и принялся деликатно смазывать ее любовные раны.
– Что на меня нашло, не понимаю…
– Ничего страшного.
– Как? Вам же больно!
– Да, но… это приятная боль, – прошептала Шарлотта одними губами.
Кит был шокирован своим внезапным превращением в необузданное животное и желал провалиться сквозь землю.
– Почему? Почему вы не попросили меня остановиться?
Любимая залилась румянцем.
– Но я вовсе не хотела, чтобы вы останавливались. Я хотела, чтобы вы продолжали…
– Ох.
– Продолжали и продолжали…
– Уфф…
– Продолжали и продолжали…
Кит ощутил, что сейчас без крыльев воспарит и опомнился лишь невероятным усилием воли. Надо было собраться и постараться сохранить жалкие остатки здравого смысла.
– Пойду приму холодный душ во избежание.
Но Шарлотта никуда его не пустила, а обвила его шею руками и зашептала на ухо.
– Вот уж никогда бы не подумала, что вы можете быть таким страстным. Мне показалось на мгновение-другое, будто…
– Что?
– Будто ваши глаза светятся в темноте.