Башня. Новый Ковчег-2

Павел не стал проходить дальше, постоял в прихожей, прислонившись к стене, против воли ловя игривые нотки в голосе дочери, звуки подозрительной возни и испытывая противоречивые чувства. Где-то в глубине души он отказывался признавать, что его маленький рыжик повзрослел, и он, увы, перестал был единственным мужчиной в жизни своей дочери. И чувствуя свою неспособность справиться с этим раздираемым изнутри противоречием, Павел решил уйти. Однажды он привыкнет к этому вновь возникшему обстоятельству в лице чужого девятнадцатилетнего мальчишки, а пока… пока надо постараться просто не мешать.

Стараясь не думать о том, чем сейчас занимается дочь со своим дружком Кириллом, Павел спустился вниз. Хотел было пойти прогуляться в парке — бездумная ходьба по извилистым, тщательно проработанным дизайнерами Башни ещё сто лет назад дорожкам, успокаивала и приводила мысли в порядок. Но вместо этого, постояв какое-то время перед входом в зелёную зону этажа, перед ровно постриженными кустами и разбитыми в фальшиво-хаотичном порядке цветниками, Павел вздохнул, развернулся и направился в обратную сторону, медленно двигаясь широким коридором. «Может, перекушу в ресторане», — мелькнула мысль, и Павел был уже почти уверен, что так и сделает, но ноги сами собой вынесли его к дверям Борькиного жилища. Очнулся он, собственно, на пороге квартиры бывшего друга, почти нос к носу столкнувшись с Татьяной Андреевной, мамой Бориса.

Невысокая, хрупкая, с сухими и усталыми глазами, она смотрела на Павла без ненависти и злости. Более того — в её глазах Павел увидел сочувствие и, как бы это абсурдно не звучало, понимание. В этой женщине, малообразованной и когда-то вульгарно и неприлично красивой, которую судьба случайно забросила с нижних этажей в хрустальный мир избранных, до сих пор было то, что Павел всегда подсознательно искал в своей матери. Искал всю жизнь. И не находил.

* * *

Пашке было невероятно стыдно. И перед Аней, хотя та уже привыкла к выходкам его матери, и перед его, вернее, теперь уже перед их новым другом, Борькой.

После кино они завалились к нему домой, Пашка надеялся, что отец дома, а своим отцом он гордился и не без основания. Хотел похвастаться перед новым другом, какой у него отец, крутой, всезнающий. Но отца дома не оказалось, зато была мать.

— Здравствуйте, — Аня с Борисом поздоровались с Пашкиной матерью почти одновременно, но та не удостоила их ответом.

— Мы ко мне, — буркнул Пашка, потянув недоумевающего Бориса за рукав.

— Павлик!

От этого сухого, безэмоционального оклика Пашка внутренне сжался, залился краской от стыда и от злости: он терпеть не мог, когда она называла его Павликом, да ещё таким казенным тоном (это отец так говорил про казенный тон), да ещё перед друзьями.

— Павлик, — повторила мать с каким-то нажимом и явным удовольствием, глядя в его нахмурившееся лицо. — Кто этот мальчик?

Задавая свой вопрос, она даже не сделала попытки повернуть голову в сторону Борьки, который, оторопев, покраснел так, что даже уши запылали.

— Это Борис, мой друг, — Пашка ещё больше насупился.

— А фамилия у твоего нового друга есть?

— Моя фамилия Литвинов, — Борька освободился от державшего его за рукав рубашки Павла и сделал шаг вперед, вскинув голову.

Мать даже не поглядела в его сторону. Она по-прежнему буравила глазами Пашку.

— Я тебе вопрос задала, Павлик.

— Слышала же, — Пашка постарался подавить ненависть в голосе. — Литвинов его фамилия.