Почему именно это детское воспоминание было таким ярким и болезненным, Павел не мог сказать. Но каждый раз, когда оно всплывало в памяти, он почти физически ощущал тот страх, который испытывал, когда ему было тринадцать.
Тогда он очень боялся, что отец приведёт угрозу в исполнение. Отношения родителей зашли в тупик, из которого они похоже и сами не знали, как выбраться. Семья распадалась на части, и ни мать, ни отец уже даже не пытались ничего починить. Мать всё чаще повышала голос, да и отец не оставался в долгу, срывался на крик и уходил, хлопая дверями так, что вздрагивали стены. И причиной этому была даже не та молодая женщина, которую отец бережно обнимал за плечи на скамейке в саду. Причина была в другом. В прошлом его родителей, о котором они не говорили, но которое лезло из всех щелей, выпячивалось, нагло и бесцеремонно.
Григорию Савельеву было уже тридцать восемь, когда он сделал предложение милой и интеллигентной девушке, Лене Ставицкой, которая была моложе его на шестнадцать лет. Это уже само по себе было не совсем правильно, но для любви время и место выбираем не мы. Сейчас Павел уже знал это. Как и то, что даже самое яркое, вспыхнувшее ослепительной звездой чувство не всегда получается пронести по жизни, не разбив, не испортив, не разбавив ядом измен, обид и завышенных ожиданий.
Разница в возрасте лишь усугубляла ту пропасть, которая разделяла родителей Павла с самого начала. Отец был с нижних этажей, а мать родилась и выросла наверху. Дед, Арсений Ставицкий, и при старой, и при новой власти занимал высокое положение, а происхождение бабушки, Киры Алексеевны, в девичестве Андреевой, было и завидным, и опасным одновременно — она была дочерью одного из организаторов проекта «Башня», тех, кто вложили свои деньги, обеспечив тем самым не только спасение своих семей, но и их комфортное существование. Комфортное, ровно до того момента, пока безжалостная волна революции не смела всё на своем пути. Или почти всё…