Башня. Новый Ковчег 3 (СИ)

— Ещё? Кто ещё? — Величко впился взглядом в лицо Мельникова. Уже понимая, что сейчас он назовёт имя, которое и ему не давало покоя со вчерашнего дня. Точнее, с вечера, с той встречи с женой покойного инженера Барташова.

— Ставицкий! — жёстко произнес Мельников. — Он присутствовал при смерти Кашина. И ещё этот бюджет… очень странный бюджет. Так что, либо Ставицкий с Рябининым заодно, либо они действовали каждый отдельно, но это маловероятно. Я понимаю, что доказательств никаких нет. Но если бы они у меня были, я бы не с вами тут сейчас сидел, а обвинил бы их прямо на заседании.

— Ставицкий, значит… — задумчиво протянул Величко. — Тут вот какое дело…

В комнату зашёл официант, и Константин Георгиевич прервался. Уставился на официанта, а тот, торопливо извинившись, проговорил:

— Там вас просят к телефону, Константин Георгиевич. Ваш помощник. Он говорит, что это очень срочно.

— Извини, Олег, я сейчас, — Величко грузно поднялся из-за стола и вышел вслед за официантом.

По дороге к стойке администратора, где стоял телефонный аппарат, Величко сосредоточенно думал. И понимал, что сейчас ему придётся выбирать. Совсем, как тогда, три месяца назад, когда Совет разделился. Тогда за этим разделением стояли два друга. Литвинов и Савельев. И, чего уж скрывать, Литвинов всегда нравился Величко больше. Мельников прав — Савельев идеалист. А идеалистов прагматичный Величко недолюбливал. Он считал, что вся история человечества, с незапамятных времен являлась прямым подтверждением тому, что нет ничего страшнее, когда кто-то ставит идею выше всего. Самые страшные войны и революции совершались именно за идею, а вовсе не из-за денег и территорий, как ошибочно думали некоторые. А вот Литвинов — тот был материалистом. Умным, хитрым и расчётливым. Такие редко совершают необдуманные поступки, да и жертв от их правления всегда меньше. Ведь, чего стоит та сотня людей, чуть не погибших из-за интриги Литвинова на карантине, против полутора миллиона, подчистую стёртых законом, который пропихнул Савельев во имя великой идеи спасения остатков человечества. Да ничего не стоит, даже сравнивать смешно. Детские игры, не более.

Но тем не менее, и закон тот Величко поддержал, хотя и спорил с Савельевым до последнего. (Ещё неизвестно, приняли бы его, если бы Величко сам первым не поднял руку в том историческом голосовании.) И тогда, в том противостоянии два месяца назад, принял сторону Савельева. Не без колебаний. И не без влияния Ледовского. Но поставил на идеалиста Савельева, а не на прагматика Литвинова. Несмотря на свои убеждения и наплевав на личную антипатию. По одной причине. Савельев всегда на первое место ставил Башню. Не своё личное благополучие, не свои амбиции и выгоды. А именно Башню. Да, он готов был жертвовать многим и многими. Но в первую очередь, он готов был жертвовать собой. А вот Литвинов — тот работал на себя. Только на себя. И это тогда оказалось решающим. И Величко до сих пор считал, что поступил верно.

И вот — снова выбор. Мельников или некто — то ли Рябинин, то ли Ставицкий, а, может, и вовсе кто-то третий, который пока ещё совсем в тени, прячется, прикрывается этими двумя. И здесь тоже надо отбросить личное — нравятся, не нравятся — это не те категории, которыми он сейчас должен руководствоваться. Тут главное — понять.

Величко вспомнил лицо Мельникова, когда тот кричал на Совете про людей, которые не могут ждать. Больных людей. Умирающих людей. За которых тот отвечал. Как глава сектора здравоохранения. Как врач. И Величко показалось, что он понял истинные мотивы Мельникова. Всё, что он о нём знал, говорило именно об этом. Прежде всего Олег был врачом. Для которого высшая ценность — жизни людей. А потому не будет Мельников так грубо драться за власть, не власть его привлекала. И не свои выгоды. Мельников тоже, в некотором роде был идеалистом и фанатиком. Просто у него были немного другие идеалы, чем у Савельева. И Величко понял, что уже принял решение.

— Что там у тебя, Слава? — Величко взял трубку, подождал пока официант отойдёт подальше. — Говори.

— Извините, что отрываю вас, Константин Георгиевич, — раздался немного смущённый голос Дорохова.

— Так что там, — нетерпеливо перебил Величко. Он прекрасно знал, что Дорохов по пустякам беспокоить его не будет. — Выкладывай, Слава.

— Тут в вашей приёмной Руфимов…

«Всё интересней и интересней, — подумал Величко, сразу же припомнив странное поведение на заседании Совета главы энергетического сектора. — Этому-то что надо?»

— Понимаете, Константин Георгиевич, — продолжил Слава. — Я ему объяснял, что вы уже ушли, и что лучше бы завтра. Но он настаивает.

— Ну раз настаивает, Слава, — Величко вдруг улыбнулся сам себе. — Значит, придётся встретиться. Скажи ему, в каком я ресторане. Пусть подходит сюда, если что-то срочное. Я предупрежу, чтоб его провели ко мне.

— Сейчас сюда придёт Руфимов, — начал Константин Георгиевич без предисловий.

Мельников удивлённо поднял брови.

— Руфимов?

— У него что-то срочное, Олег. Настолько срочное, что он поднял на уши весь мой офис, вынудив их связаться со мной.