Башня. Новый Ковчег 3 (СИ)

Мельников помолчал.

— Вы хотите, чтобы я ушёл?

Величко помедлил. Что ж, похоже времени на раздумья у него нет. Выбор надо делать здесь и сейчас. Тем более, что, по сути, он его уже сделал. Не мог Мельников всё это выдумать, слишком сложно и нелогично. Вовсе незачем городить этот огород с детьми, ставшими свидетелями случайно, с пропавшими стаканами. Хотел бы подставить Рябинина, сделал бы это проще и изящнее. Без всего этого авантюрного антуража. А значит кто-то в Совете отчаянно рвётся к власти, не останавливаясь ни перед чем. И одному Величко тут не справиться. Нужен союзник.

Он прикрыл глаза и ещё раз мысленно вызвал в памяти картину недавнего заседания. Прошёлся по лицам — мрачный и закрытый Рябинин, откровенно растерянный Соколов, глава сектора связи, слишком слабый, чтобы что-то предпринять, туповатый и вечно пытающийся неуместно сострить Богданов, погружённый в свои заботы Звягинцев, смущённый Ставицкий, постоянно протирающий свои нелепые очки…

— Нет, Олег. Я думаю, что ты прав. Кто-то затеял очень нехорошую игру. И нам с тобой надо держаться вместе. А потому я хочу, чтобы ты остался и присутствовал при этом разговоре. Мне кажется, что у Руфимова есть какая-то информация, которая позволит нам пролить свет на то, что происходит. Но пока мы ждём Марата, я тоже могу кое-что рассказать. И да, это тоже о Ставицком…

И не дожидаясь какой-либо реакции со стороны Мельникова, Величко начал свой рассказ о вчерашнем неожиданном посещении вдовы инженера Барташова.

— Улики косвенные, сам понимаешь, но твоя информация плюс моя информация — это уже что-то.

Лицо Мельникова осталось непроницаемым, не дрогнул ни один мускул. Но Величко всё равно уловил, что он расслабился, выдохнул.

— Спасибо, Константин Георгиевич, — просто сказал он.

— Пока не за что, — буркнул Величко. — А отбивную ты зря не попробовал. Здесь умеют готовить мясо. Поешь, Олег.

Мельников кивнул, взял приборы и стал есть.

Но до конца насладиться вкусом отменной кухни ресторана Мельникову не удалось. Не прошло и десяти минут, как в дверь постучались, и официант пропустил в комнату растрёпанного и взъерошенного Руфимова.

— Проходи, Марат. Присоединяйся, — Величко гостеприимно взмахнул рукой, приглашая Руфимова к столу. — Поешь с нами. Выглядишь не очень, наверняка сегодня не успел пообедать. Оно и не удивительно, все мы тут в последнее время работаем без сна и отдыха. Но есть надо, Марат. Иначе загонишься. Садись.

Величко бросил официанту знак, тот понимающе кивнул и бесшумно выскользнул, оставляя их втроём.

Руфимов нехотя сел и недоверчиво уставился на Мельникова, который невозмутимо ел свою отбивную, демонстрируя безупречные манеры.

Они составляли такой внешний контраст, что Величко едва сдержал улыбку. Олег, в общем-то откровенный позёр — аккуратная прическа, идеально подровненные виски, словно он полчаса назад вышел из парикмахерской, белоснежная рубашка, галстук, педантично подобранный в тон костюму, и Марат, на котором, судя по виду, последние несколько дней ведьмы катались. Мятая, несвежая рубашка, пиджак, застёгнутый на одну пуговицу — остальных, похоже, просто не было, волосы всклокочены, лицо почернело и осунулось, под глазами тёмные круги.

— Я бы хотел поговорить с вами наедине, Константин Георгиевич, — Руфимов покосился на Мельникова.

— Можешь говорить при Олеге, Марат. Я ему полностью доверяю.

Руфимов нахмурился, на его лице явственно отразились сомнения и внутренняя борьба. Потом он махнул рукой, пробормотал что-то себе под нос и поднял запавшие больные глаза.

— Константин Георгиевич, мне нужна ваша помощь.

***

Что-то такое он слышал, ещё в детстве, про станцию. Закрытую станцию где-то глубоко под землёй. У них, мальчишек с нижних уровней, были свои сказки и легенды. И свои тайные места. Молодость, она такая — запрещай-не запрещай — в клетке не удержишь, парой этажей не ограничишь.

Костя Величко трусом никогда не был. Куда можно было пролезть — пролезал, куда нельзя, но очень хочется — тоже. Гонял с остальными пацанами по этажам, в основном по нижним, где по всем углам была натыкана охрана, а, значит, риск и страх, противно сосущий под ложечкой, который если не преодолеешь, то ссыкун и девчонка.

Ниже пятьдесят четвёртого начинались цеха, там почти у всех работали родители, и туда было нельзя, на двадцатом — станции, на четырнадцатом — спуск в воду, дальше начинались фермы и теплицы, совсем в подвалах — крематории, а вот в самом низу, глубоко под землёй… Кто-то говорил про секретную станцию, но в это верилось неохотно. Это было неинтересно. Куда как захватывающе звучали рассказы о том, что там, за гермозатворами высохшие трупы — оскаленные скелеты, тайный подземный ход, по которым ходят поезда до настоящей суши, где города небоскрёбами подпирают небо. Вот в такое верилось, а в станцию…, ну ходили слухи, всякие ходили.

— Значит, всё-таки она существует, эта АЭС, — задумчиво проговорил Величко, когда Марат наконец замолчал.

— Вы знали? — встрепенулся тот.