Карл тщедушен и слаб. Облик его внушает умиление единственно благодаря нежному возрасту. Неизвестно, долго ли он проживёт и достигнет ли зрелости вообще. А Мария, как всякая благонравная девица, мечтала стать матерью многочисленного семейства.
Максимилиан - красивое имя, кстати - по слухам, высок и прекрасно сложён. У него чудные светлые волосы - немцы всегда отращивают ниже плеч. А вот лицо не очень-то красиво. Некоторым дама нравится, если у мужчины большой нос, но этот, по правде, великоват. Тяжёлый подбородок тоже не украшает... Но, может быть, он приятен в общении?
Тётушка Анна точно выбрала бы его.
Впрочем, Мария его тоже не видела...
Она попыталась представить, какой внешностью следует обладать её избраннику, но на ум ничего не приходило. Тогда она побранила себя, что рассуждает как кухаркина дочь.
Нет, даже из простолюдинок только самая глупая будет под пушечным дулом рассуждать о носах и подбородках.
Бронзовые бомбарды были прекрасно ей видны. С чугунными глыбами наготове. Как только люди не глохнут, стреляя из них? Пусть глохнут! Всем французам она этого желает.
Оба просителя её руки присвоят себе все богатства Бургундии и сделаются правителями. Оба хотят подчинения и полновластия... Как там выражается чернь: шило на мыло?
Бездумно глядя на начищенные пушки и на снующие вокруг фигурки, Мария не сразу сообразила, что готовится очередной штурм.
Тем временем канониры прикатывали снаряды.
Она останется девицей и умрёт девицей. Умрёт, обороняя свою крепость...
Обороняя...
- Гийом, снова пушки! - в порыве страха она назвала коменданта по имени. Она узнала его по шагам, не оборачиваясь.
- Я уже отдал приказ.
- Какой? - мысль окончательно ей отказала.
- "Всем на стены". Но вы оставайтесь, - коснулся он дёрнувшейся герцогини. - Я посоветовал бы вам закрыть окно.
Знакомые шаги удалились. Привычный призыв помолиться им не предшествовал.
Мария сунула портреты в омоньер (13) и позвала служанок.
Она ощутила себя маленькой глупенькой девочкой, очутившейся посреди тёмного леса. Она звала на помощь, но никто не отзывался, кроме хищных зверей.
Так же, наверно, звал отец в лотарингском лесу. Бегство разделяет людей, войско рассыпается. Всё рушится. Может, его настигли враги. А может, просто голодный волк перегрыз горло.
Его с трудом узнали. Тело было наполовину обглодано. Доспехи развалились сами, потому что скреплявшие их кожаные шнурки тоже съедены...
Слишком много волков в этот год. Дурное предзнаменование.
Повсюду. Повсюду.
Homo homini lupus est. (14)
Мария зажимает уши.
Всё сотрясается, и ставни точно гнутся от удара.
Ящик с порохом?
Два ящика?
Пороховой склад?
Она упала на колени и отползла подальше.
Её потащили за руку.
Она завизжала.
Анна де Равенстейн извлекла племянницу из-под стола.
- Ты хоть жива?
Мария узнала тётку.
- Я боюсь, я боюсь...
Незаконнорожденная сестра Карла Смелого обняла девушку:
- Пойдём, милая, пойдём со мной.
И снова гром небесный.
- На сей раз точно порох, - проговорила Анна - и умолкла, встретив безумный взгляд племянницы.
- Я согласна... - крикнула Мария, но третий залп заглушил слова.
- Я ничего не поняла!
- Я согласна! Согласна на немца!
Анна вздохнула и перекрестилась. Она сама бы душу продала за подкрепление.
9 Недостроенный собор - собор святого Бавона в Генте перестраивался в XIV-XVI вв.
10 В своей обители - в Гентском замке заседал Совет Фландрии.
11 Лейе (также Лис) - река в Бельгии и Франции.
12 От бабки - полонской принцессы - имеется в виду Цимбарка (Кимбурга) Мазовецкая, мать Фридриха III.
13 Омоньер - сумка, кошель на пояс.
14 Homo homini lupus est. - Человек человеку волк. (лат.)
IV
Замок Саарбрюккен производил странное впечатление. Снаружи, выполненный в сером камне, на черноте едва овеянного зеленью холма, он выглядел пустым, как пустовала по весне земля. Внутри же - слишком обитаемым. С того мгновения, как ступишь за порог, тебя преследует чьё-то невидимое присутствие. И дело не в любопытной прислуге и соглядатаях, хотя, возможно, и не без того.
Фридрих приказал остановиться в Саарбрюккене, и, что бы ни подозревали, остановка была нужна. Войско устало ползти по весенней распутице: зима выдалась снежная, вода собиралась в низинах, и перед путешественниками развёртывалось ужасающее зрелище. Кто-то в ярмарочный день в соседнем Санкт-Иоганне пошутил, что герцогство по сю сторону Саара превратилось в Нидерланды, а по ту - в Венецию.
Деревья сбрасывали почки, припорашиваясь зеленью, кустарники не укрывал дичь, стремившуюся на возвышенность, голые верхушки увенчивались гнёздами, и, раз природе не под чем укрыться, само небо придумало плотный покров, за которым не виделось солнце.
По такому межсезонью шествовало войско, и возглавлявшие его всадники - отец и сын фон Габсбурги - казалось, олицетворяли зиму и весну.
Они минули город, справедливо сочтя средоточием грязи большей, и взяли тропу поодаль, что вела прямиком на холм. Обогнули склон, где почву вымыло к подножью, и поднялись, почти не увязая и усматривая в этом особый знак гостеприимства.