Бастарды культурных связей. Интернациональные художественные контакты СССР в 1920–1950-e годы

1. Перевести одну тысячу рублей золотом нашему посольству в Париже на оплату портрета Я. Э. Рудзутака, написанного Мела Мутер в Париже.

2. Поручить нашему посольству организовать доставку Мела Мутер и ее картин на нашем пароходе в Ленинград.

3. Устройство выставки в Эрмитаже, а также содержание Мела Мутер на время выставки Эрмитаж берет на себя.

4. Отпустить Эрмитажу 1. тыс. рублей золотом на приобретение работ Мелы Мутер.

Зам. дир. Эрмитажа Т. Лиловая»

Бубнов перенаправил письмо Орбели со следующей резолюцией: «Мне необходимо Ваше мнение, это дело должны вести прежде всего лично Вы как директор музея». Судя по тому, что выставка в Эрмитаже так и не состоялась, мнение Орбели было отрицательным.

В августе 1936 года, менее года спустя после возвращения из-за границы, Лиловая была исключена из партии и уволена из Эрмитажа по распоряжению заместителя председателя Всесоюзного комитета по делам искусств[127]. С тех пор она больше никогда не работала в музеях: с 1937 по 1946 год жила в Сталинабадe и преподавала историю, географию и рисование в школе, а после возвращения в Ленинград работала скульптором-модельером фарфоровой скульптуры на Ленинградском фарфоровом заводе.

В 1935 году после капитального ремонта помещений на третьем этаже Зимнего дворца постоянная экспозиция французского искусства XIX — начала XX века снова была размещена в предназначенных ей залах и оставалась там до начала Великой Отечественной войны.

^{Работы Анри Матисса на экспозиции «Искусство Франции эпохи промышленного капитализма». 1936. Фотография. Архив Государственного Эрмитажа}

В 1930-е годы Александр Герасимов, громя формализм, тем не менее называл импрессионистов «последними вкладчиками в мировую сокровищницу культуры», а Илья Эренбург вел переговоры с Синьяком, Дереном, Леже и Пикассо об их приезде в СССР. К 1949 году французские художники уже были включены в список «формалистов» и позиционировались как предшественники американцев — послевоенных лидеров «нового искусства». Александр Герасимов в своей знаменитой статье «Распад буржуазного искусства» в журнале «Огонек» вновь выступил рупором государственной культурной политики: «Отказ от глубокого познания реальной действительности делает художника равнодушным к жизни, к окружающим его людям и природе, порождает в сознании гипертрофию собственного „я“, ведет к пессимизму и мистике. В этом идейное начало импрессионизма, кубизма и сюрреализма и вообще всех антинародных, реакционных по содержанию, абстрактных и уродливых по форме „модных“ течений в изобразительном искусстве»[128].

После закрытия ГМНЗИ в 1948 году его коллекция была разделена между ГМИИ им. А. С. Пушкина и Эрмитажем: вся графика и львиная доля живописных произведений попала в коллекцию ГМИИ; Эрмитажу же среди прочих достались наиболее «острые» полотна Матисса («Музыка», «Танец») и Пикассо («Танец с покрывалами», «Три женщины»), отвергнутые сотрудниками Музея изящных искусств. Переданное двум крупнейшим в стране художественным музеям собрание модернистской живописи тем не менее оставалось недоступным для широкой публики вплоть до середины 1950-х.

Глава III. «Комната современного искусства» в Эрмитаже

В конце 1920-х — начале 1930-х годов перемены в культурной политике Советского государства привели к значительным изменениям в работе музеев. С конца 1920-х музей все чаще стали рассматривать в качестве политико-просветительного учреждения, а его главной целью виделось идеологическое воздействие на посетителя и его политическое воспитание. В ноябре 1928 года в Москве прошла Первая Всесоюзная экскурсионная конференция, на которой были озвучены требования политической актуальности музейной работы и обозначено одно из важнейших направлений: «устраивать временные и постоянные выставки на современные и особенно злободневные темы, которые отвечали бы на вопросы, интересующие и волнующие рабочего, и давали бы возможность вести на материалах выставок пропагандистскую работу»[129].