Батальон, к бою!

– Вот! Совершенно верно! – воскликнул Суворов. – Турки абсолютно уверены в том, что они превосходят нас как в убойности, так и в плотности, да и в самой дальности ведения орудийного огня. Их корабельная артиллерия, словно бы дамоклов меч, нависает сейчас над нами. Отойди мы всего на полверсты от своих бастионов – и на нас можно насесть, уже даже и вовсе не боясь огня крепостных орудий. И этот факт французские советники, разрабатывая план штурма, уверяю вас, господа, будут непременно учитывать. Мою атакующую манеру ведения сражений они все прекрасно знают. И тут, по их мнению, я или поведу свои войска вперед, напропалую, в бой, попав в огневой мешок. Или же, подавленный такой вот огромной огневой мощью, все-таки испугаюсь очевидного и запрусь внутри стен. И вот тогда нас уже можно будет взять в крепости штурмом. В любом случае, навязывая свою манеру ведения баталии, они лишают нас главного преимущества – это проводить свои самостоятельные атакующие действия. По их мнению, мы будем вынуждены только лишь отвечать им, лишенные всякой свободы маневра из-за сильного флота. Мне же сие совершенно не подходит. Я не согласен даже и на вялую победу в обороне. Нет, нет и еще раз нет, господа, неприятель должен быть разгромлен решительно и наголову, а таковая победа добывается только лишь в атаке. Поэтому доводите эту мысль и до всех своих подчиненных. И помните три воинских искусства: первое – это глазомер, второе – быстрота, а третье – натиск. Будем применять их все три в бою!

* * *

В ночь на 28 сентября по своим дозорам и пикетам выходили казачьи сотни и егеря. Несколько раз уже за последние дни отгоняли они от песчаного берега баркасы турок, но те все продолжали настырно кружить, проводя разведку.

Седьмое отделение четвертой роты несло караульную службу ближе к оконечности косы. Егеря, разбившись по парам, тихонько переговаривались и слушали ночь. Морские волны после небольшого волнения с легким шумом накатывались на берег.

– Тихо-то как, хорошо! – проговорил еле слышно Федот. – Октябрь месяц на носу, вона Покров уже совсем рядом, а тут теплынь такая стоит. У нас уже в зипунах, поди, ходят, скоро капустку на зиму солить будут.

– Тихо ты, капустка, – чуть слышно прошептал Мухин. – Кажись, скрип какой-то только что вот был, – и кивнул в сторону моря.

– Да не-ет, показалось тебе, – отмахнулся друг. – Я ничего не слыхал. Волны только гальку катают на бережку, вот она и шуршит.

– Ну, не знаю! – пожал плечами Тихон. – Можа, и вправду показалось, ближе к концу караула всегда ведь бывает так. Ухо и глаз устают все примечать. Вот с того-то и мерещится.

Егеря замолчали, думая каждый о своем.

– Федотка, чегой-то у меня на душе маетно, пойдем до дядек прогуляемся? – предложил Мухин.

– Ага, а ежели капрал заметит? Попадет ведь за то, что мы пост оставили. – Товарищ почесал под каской затылок и махнул рукой. – А, ладно, пошли. Если что, так скажем ему, дескать, спросить мы ходили, не слыхали ли наши соседи подозрительного чего-нить. Все-таки они-то ведь опытные егеря, не то что вот мы.

До соседней пары ветеранов было шагов сто по узкому берегу. Песок глушил их шаги, и они первые услышали впереди себя какую-то возню.

Тихон среагировал мгновенно: сдернув с плеча прусскую фузею, он щелкнул курком, и в ночи оглушительно бахнул выстрел.

– А-а-а! – раздался пронзительный крик, загорланили на чужом языке, и в ответ ударило несколько выстрелов. Пули просвистели рядом, и егеря бухнулись на песок. «Бам!» – ударила фузея Федота.

– Ах, чтоб тебя! – выругался Тихон и, подпалив фитиль гренады, бросил ее в сторону подбегающих турок. «Бабах!» – свистнули осколки, и на песок упали две фигуры. Остальные развернулись и бросились в сторону темнеющего у берегового среза пятна. Двое тащили туда же кого-то брыкающегося.

– Ура-а! – заорал что есть сил Тихон и бросился вдогонку. В левой руке у него была фузея, а правая в это время нащупала в кобуре пистоль. Егерь упал на песок на оба колена и, вытянув вперед руку, выжал пальцем спусковую скобу. Бах! Глухо хлопнул пистоль, один из носильщиков споткнулся и упал. Второй не стал испытывать судьбу, бросил свою ношу и припустил к темнеющему пятну бегом.

– Баркас, это баркас, Федотка, бей! – крикнул Мухин, работая шомполом. Пуля пошла по стволу вниз. А рядом раздался выстрел друга. Добежавший уже было до лодки турок повис на ее борту.

Раза по два еще успели выстрелить товарищи, пока посудина совсем не скрылась в ночном море.

– Кто стрелял?! Что тут у вас?! – к солдатам с криком подбежали трое егерей во главе с капралом.

– Турки, Герасим Матвеевич, – кивнул в сторону моря Федот. – На баркасе сюда приплыли. Тишка их первый заприметил и с ходу одного уложил. Ну а потом у нас уже цельный бой был.

Егеря рассыпались по берегу, осматривая его. Скоро сюда же подбежали еще несколько караулов, и с дежурным плутонгом прибыл ротный командир.