К месту засады скакали кавалеристы-пикинеры. Несколько десятков их подскакали к стоящим туркам и за несколько секунд вырубили их всех.
– Вы что делаете, ироды?! – подпоручик бросился к месту побоища. – Отставить! Отставить, я сказал!
Здоровенный сотник спрыгнул с коня и, вложив окровавленную саблю в ножны, пошел навстречу.
– Ты че орешь?! Че орешь, я сказал?! Турок пожалел?! Добрый, да?! А ты видел, что они пару часов назад в нашей станице содеяли, а?! Да они там всех, всех до одного, и женщин, и детей малых! Ты сам видел младенцев без кожи?!
– Да они же пленные! – выкрикнул Скобелев. – Ну, руби ты его в бою нещадно, чего щас-то?!
– А ты пожалуйся на меня, вон, бумагу напиши на сотника Куницкого! – орал офицер-кавалерист. – А у меня половина пикинеров в сотне набрано из станиц в этой степи.
– Все, все, вашбродь! Все уже! – Макарович, взяв подпоручика за плечи, оттягивал его назад. – Ну, не серчайте вы на них, Ляксандр Семенович, видите, они с рубки только что. У них в глазах кровь еще стоит, им время смягчиться нужно.
– Станислав Богданович, пойдемте, – оттягивал пикинерский унтер своего офицера. – Они же там не были, издаля пуляли в энтих басурман.
– Тьфу! – сотник сплюнул под ноги и, подойдя к своему коню, вскочил в седло. – За мной!
Обходя большую полынью стороной, пикинеры поскакали в сторону Буга.
Двадцать пятого декабря, ближе к обеду, зайдя за серединные острова, казачий разъезд скинул на лед какую-то рванину и, выстрелив из ружей, ускакал в сторону своего берега.
Турецкий конный дозор с опаской приблизился к лежавшим окровавленным тряпкам. От этих русских всего можно было ожидать! Онбаши спрыгнул с коня и подошел ближе. Перед ним лежал окровавленный и изрубленный богатый кафтан. Такой, который носят только лишь очень богатые османские начальники. Рядом лежала изорванная меховая шапка, внутри которой белела бумага.
Подобрав находку, дозор ускакал вглубь своей степи.
Главнокомандующий Очаковским гарнизоном паша Исмаил, шевеля губами, читал короткое послание:
Глава 9. Все не зря!
Усиление с линии не снималось до самого ледохода. Рождественские праздники многим пришлось провести среди сугробов, в пикетах и дозорах. Но сражений и сшибок на пограничной линии более не было. Потеряв разом целый конный алай, дальше уже турки вели себя тихо. Мелькали только их разъезды, да и то держались они своего правого берега, не выходя на лед.
– Нет, Алексей, посылать твоих людей через реку мы не будем, – проговорил полковник Баранов. – Это для них теперь уже смерти подобно. Но нам нужны позарез сведенья из Очакова. Совсем скоро наши войска двинутся на штурм, и мы должны знать, что там произошло за эти последние полгода. Помнишь, ты говорил, что у нас должен быть еще один путь для связи с твоим человеком внутри крепости, и лучше всего по морю? Так вот, я без дела тоже не сидел, и у нас наконец-то появилась такая возможность. В районе Северного Черноморья и Днепровского лимана осело немало греков. Многие из них занимаются рыбным промыслом или доставкой грузов. Туркам приходится с ними считаться, не все ведь доставишь сюда военными судами из империи, поэтому мелкие суда из местных имеют разрешение на плаванье и на заход в Очаковский порт. С несколькими капитанами мы уже наладили связь, и они готовы нам помочь. Одно такое рыбацкое судно подойдет через неделю в небольшой залив у села Софиевка, что стоит на лимане подле озера Солонец. Там оно возьмет ночью на борт твоих людей, после чего направится к Очакову. В порту оно проведет разгрузку, а егеря свяжутся с тем человеком, который нам уже передавал сведенья ранее. Он получит от них золото и передаст все те новости о турках, что ему удалось собрать. Сразу говорю, Алексей, – Баранов строго посмотрел на Егорова, – даже и не начинай разговор о том, чтобы самому туда отправиться! Нет и еще раз нет! У тебя есть, кому это можно поручить, вот и пусть они займутся делом. Выход тебе в Очаков я запрещаю категорически. Это приказ! Будешь ждать людей здесь и вместе со мной.
Двадцать второго марта Алексей наставлял своих сербов-разведчиков, отправлявшихся в Очаков: