Батальон крови

Солдаты прошли позиции, ДОТы и подошли к домам. Григорий вспомнил, как у этих домов гуляли немцы. Совсем недавно, в разведке он видел их, и слышал, как они смеются. Теперь эта земля молчала. Дома были разрушены, люди покинули их: кто-то ушел, остальные погибли.

«Эти немцы были врагами, но они оставались людьми и тоже хотели жить в счастье. Почему же мы убиваем друг друга? Неужели целый народ должен страдать из-за одного Гитлера?» – думал Григорий. Паров и Федор шли молча. Но неожиданно Федор спросил:

– Гриш, а ты помнишь свой первый бой?

– Конечно. Мы высоту брали.

– Ну и как?

– Взяли. «Катюши» помогли.

– «Катюши»? Ни разу не видел.

– А что ты, вообще, на фронте видел?

– Ничего. Вот первый раз сегодня был. Добежал до окопа, спрыгнул, а там одни трупы. Пока опомнился, все и кончилось.

– Молодец, если в первом бою сам добежал.

– Нет. Ротный Ваня пинка дал и наорал. Я его испугался. Он сказал, что расстреляет как труса и дезертира.

– Не боись. Все через это проходят. Мне тоже в первом бою старшина в ухо засветил.

– Любит тебя старшина. Часто оплеухами награждает, – произнес Паров.

– Он воевать умеет и знает, когда и как поступить. От самого Сталинграда сюда пришел. Таких, как он, очень мало, но они есть и помогают выжить.

– Я вот не боялся умереть и просто бежал, – ответил учитель.

– Бежал, – возмутился Гриша. – Я слышал, что о тебе старшина сказал. Так, в землю для вида стрелял. Так только предатели поступают.

– Послушайте, молодой человек! Я не позволю так меня оскорблять. Я пришел Родину защищать – и я не предатель.

– Да! – со злостью произнес Григорий. – А ты понимаешь, что значит твой автомат. Если бы ты стрелял во врага и твоя пуля убила бы хоть одного фрица, этот немец не смог бы убить наших – не успел бы, потому что ты бы его убил. А он, наверно, стрелял из окопа и убивал тех, кто с тобой табачком делился.

– А я-то причем? – дрожащим голосом спросил Паров. Он немного опешил от такого грубого и резкого обвинения.

– Как причем? Ты что, не понял? Если бы каждый в землю стрелял, нас бы всех, как зайцев, в поле положили, но кто-то стрелял во врага и не давал ему убить тебя. И этот кто-то, к примеру, погиб. А ты мог сохранить ему жизнь, если бы выстрелил не в землю, а во врага.

– Гринь, дай я ему морду набью, умнику этому, – возмутившись, попросил Федор. Он бы сделал это, и Григорий увидел, как горят ненавистью его глаза. Но Гриша поступил иначе.

– Ты первый раз в бой пошел? – спросил он Парова.

– Да, – ответил ссутулившийся мужчина.

– Ну, если первый бой, то не считается. Первый бой всем прощается, это закон войны, его нарушать нельзя. Понял? – спросил он у Федора.

Тот промолчал.

– В первом бою главное выжить, не подставиться по глупости под шальную пулю, а то, что убивать не смог, – ничего, научишься. Я не знаю, что там говорит твоя вера, но если рядом будут убивать друга, что ты сделаешь? – спросил он Парова.

– Не знаю, – ответил учитель.

– Если не знаешь, уйди в дальний окоп и застрелись. А если хочешь остаться среди солдат, должен намотать на свой ус: нужно убивать немцев, чтобы они не убили тебя – прикрывать каждого кто рядом с тобой, так как они прикрывают тебя. Понял?

– Да, – буркнув в нос, ответил Паров.

– И запомни: на войне свои законы. Родина тебя одела, накормила, чтобы ты стрелял. Сейчас знаешь, сколько народу в тылу голодает? И если ты ничего не сделал в ее защиту, грош тебе цена. И даже на том свете тебя как воина не примут, а вот они, те, что там, на поле остались, заслужили рай, если он действительно существует.

– Да, сволочь он! Я тоже в первый раз, но я точно одного толстого уложил – видел сам. А он, скотина, начал слова говорить: немцы люди, они тоже жить хотят, один Гитлер во всем виноват. А в Белоруссии Гитлер не видел и не знал, как они над людьми издевались. Сгонят всех – и детей и стариков – в сарай и сожгут его, а сами в этот же вечер гуляют, музыку слушают. Если бы такие скоты, как ты, все были, хрен бы мы их прогнали. Я хоть и пацаном был, но на всю жизнь запомнил, что это за люди. И офицеры, и солдаты, все – сволочи, гады. Они же нас за людей не считают, мы для них коровы, овцы, но не люди. Они могут идти за цветами в луг и по пути так это от нечего делать застрелить тетку, у которой пятеро детей голодных, и им плевать, что с ними будет. Они цветочки нарвут и пистолетиком побалуются. Так кого ты пожалел? Фашистов? – выкрикнул Федор и, сняв рацию, подбежал и ударил Парова ногой в живот. Мужчина упал на колени, согнулся и Федор хотел добавить, но Григорий поймал его за руку и оттолкнул в сторону. Мальчишка вскочил и со злостью кинулся на Гришу, но интернатовское воспитание гораздо сильнее деревенского. Григорий один раз, хлестко врезал ему в челюсть и произнес:

– Остынь! Хочешь воевать и немца бить?

– Да, – вытирая кровь и сопли, ответил Федор.

– Тогда держи себя. С немцами дерись, а своих не трогай. Первый бой самый трудный – он не считается, а во втором, я тебе обещаю как разведчик, лично пристрелю его, если он опять вздумает на дурачка проскочить.

Федор встал и произнес: