Батальон прорыва

– Война приносит много бед. Вскоре после того, как мы узнали о смерти Анджея, пана Болеслава парализовало, и у него отнялись ноги. Ведь Анджей остался у него единственным родным человеком после смерти жены, матери моего мужа. Он так надеялся, что мы с Анджеем подарим ему внука – продолжателя древнего рода шляхтичей, но бог не дал нам детей. – Катаржина смахнула слезу. – Сердце пана Болеслава не вынесло утрат. Мне бы пришлось трудно, если бы не селяне: конюх Тадеуш и его жена Малгожата – наша служанка и, конечно же, Гюнтер…

– Гюнтер?

– Да, старик управляющий. Он немец. Гюнтер воевал в германской армии еще при кайзере Вильгельме. В восемнадцатом году он возвращался после войны из России. Судьба занесла его в наши края. Наша служанка Ядвига нашла его лежащим у моста. У него был жар и опухла нога. Пан Болеслав велел принести его в дом. Нам удалось его вылечить, но за то время, пока он находился в усадьбе, между Ядвигой и ним возникла любовь. Он остался в усадьбе, женился на Ядвиге, выучил польский язык. Добрый нрав и ум сделали его уважаемым человеком в деревне. Пан Болеслав сделал его управляющим. Однако его счастье было недолгим, Ядвига умерла через полтора года при родах, не оставив ему детей. Он так и остался жить у нас, чтобы быть рядом с могилой возлюбленной… – После полуминутного молчания она продолжила: – Когда немцы захватили Польшу, Гюнтер стал нашим защитником. Перед вашим приходом на первом этаже усадьбы жили два офицера и несколько солдат. Мы не могли им отказать, иначе нас могли ждать неприятности. Возможно, они и позволили бы себе некоторые вольности по отношению ко мне, но уважение к Гюнтеру – фельдфебелю германской армии, награжденному железным крестом, уберегло меня от их посягательств на меня и наше имущество. К тому же Гюнтер сказал им, что я ношу траур по мужу, погибшему в тридцать девятом году. Теперь у меня нет человека ближе, чем он. Ближе был только мой муж – Катаржина бросила взгляд на фотографию. – Вы так на него похожи. Когда вы появились в доме, я подумала, что вернулся мой Анджей.

Скоморохов еще раз посмотрел на фотографию. Действительно, некоторое сходство между ним и покойным мужем Катаржины несомненно было. Она положила фотографию на место, подняла голову, посмотрела ему в глаза.

– Как вас зовут?

– Андрей.

Не сводя глаз с его лица, она взяла из его рук плитку шоколада и банку тушенки, поставила на письменный стол, произнесла:

– Андрей, Анджей, у вас даже имена схожие. Анджей – значит мужественный. Анджей был мужественным человеком, как и вы. А еще это имя в переводе с греческого языка означает «ангел», – Катаржина неожиданно перешла на «ты». – Я думаю, что ты и есть ангел, который спустился ко мне с небес в образе Анджея.

Её тонкие пальцы коснулись его свежевыбритой щеки. В голове Скоморохова зашумело, как от изрядной порции спиртного, его сильные руки охватили податливое тело женщины, но она вдруг освободилась из крепких объятий.

– Подожди.

Катаржина подошла к двери, закрыла её на щеколду, затем затушила свечи в подсвечнике. Солнце уже ушло за горизонт, а потому в комнате стало темно. Андрей услышал шорох одежды. Когда Катаржина снова подошла к нему, на ней была только ночная рубашка. Пахнущее духами и женщиной тело прильнуло к его груди. Он поднял ее на руки, понес к дивану. Спустя минуту их два стосковавшихся по ласке тела слились в одно…

Из комнаты Скоморохов вышел только через полтора часа. В темной столовой его поджидал Голота, Милованцев и Сурен Карапетян уже спали. Разглядев в темноте одессита, Андрей шепотом спросил:

– Ну как у вас, тихо?

– У нас тихо, а вот вы там наверху развлекались так, ше весь дом дрожал.

Скоморохов подошел к столу, взял свой автомат, направился к двери.

– Пойду, остальных проверю.

Голота вышел из комнаты вместе с ним, ухватил за рукав.

– Ну, как полька в постели?

Андрей выдернул руку из цепких пальцев одессита.

– Отстань.

– Я же тебе говорил, она безотказная, наверное, фрицев каждый день ублажала.

Скоморохов схватил Голоту за грудки, прижал к стене.

– Не говори про неё так. У неё немцы мужа убили в тридцать девятом.

– Полегче, сержант, я всё понял. И не надо делать нервов, я не барышня, шобы мине у стенки тискать. Помнешь лапсердак, и как тогда Сене Голоте показаться фрицам на глаза?

Скоморохов ослабил хватку, примирительно сказал:

– Извини.

– О чем речь, сержант, Сеня добрый, Сеня всё прощает. – Голота взялся за дверную ручку. – Пойду Карапетяна с Милованцевым охранять, шоб фрицы им спать не помешали.

Скоморохов миновал прихожую, вышел на улицу. Порыв холодного ветра ударил в лицо, но Андрею показалось, что на него обрушился поток безмерного счастья. Он всё еще ощущал теплоту её тела, запах волос, слышал её страстные слова: «Анджей, любимый! Ты мой ангел!» Он не знал, кому предназначались слова Катаржины, ему или её покойному мужу, но знал, что в его очерствевшую от невзгод душу снова вернулась любовь.

* * *

Перед рассветом его разбудил Милованцев: