Батальон смерти

Она решила, что после ранения я приехала домой умирать. У меня не было сил говорить. Я лишь сжала ее костлявые руки, и тут из глаз моих ручьем хлынули слезы, а горло перехватили рыдания. Все плакали. Сестры говорили мне всякие ласковые слова, отец стоял, склонившись надо мной, сгорбившийся и поседевший. Плакал даже незнакомый мне начальник станции…

У меня началась истерика, и родные послали за доктором. Он тут же распорядился о перевозке меня домой, обещая маме сделать все возможное. Проболела я целый месяц и пробыла в кровати в праздники Рождества и Нового, 1918 года.

Сэкономленные две тысячи рублей я отдала родителям. Но этой суммы, считавшейся до войны целым состоянием, едва хватило, чтобы прожить несколько месяцев. Понадобилось почти сто рублей, чтобы купить новые туфли младшей сестренке Наде, которая ходила босой. И вдвое больше, чтобы приобрести для нее на толкучке в Томске поношенный жакет. Промышленные товары, пользовавшиеся большим спросом, продавались по очень высоким ценам, но при этом трудно было найти нужную вещь. Страна обладала большими запасами зерна, однако крестьяне не хотели продавать его дешево, потому что все в городе стоило теперь в пятьдесят, а то и в сто раз дороже, чем раньше. В результате за фунт муки платили два рубля. Ясно, что на две тысячи рублей долго продержаться было невозможно.

Большевистский ураган прошелся и по Тутальской. Там тоже было много вернувшихся с фронта солдат, проникшихся большевистскими идеями. Как раз перед моим возвращением новоиспеченные атеисты, к ужасу стариков, подожгли сельскую церковь. И это был далеко не единичный, а скорее типичный для того времени случай. Сотни тысяч молодых людей, ослепленных новыми идеями, возвратились с фронта, охваченные стремлением разрушать, уничтожать все, что существовало раньше: старую систему правления, церковь, да что там – самого Бога! Так они расчищали путь к новому порядку общественной жизни, который собирались установить.

Но один русский обычай – поистине бич нации – им не удалось искоренить. Более того, они воскресили его. Царь запретил водку. Новая власть оставила запрет в силе, но только на бумаге. Почти каждый солдат по возвращении с фронта начинал дома гнать самогон, и старая болезнь вновь распространилась в стране, а большевики использовали это при построении своего нового мира.

В каждом городе и деревне создавались комитеты, или Советы, которые обязаны были выполнять распоряжения центрального правительства. Вышел указ конфисковать все золотые и серебряные изделия. Комитетчики обшаривали каждый дом в поисках золота и серебра. Существовало также предписание, или полагали, что оно должно быть, об обложении налогом излишков мебели и одежды. А когда произвольно назначенный налог не выплачивался, мебель и одежду отбирали.

В городах от этого страдали горожане, в деревнях – крестьяне, и все это делалось под предлогом конфискации богатств у буржуазии. Достаточно было крестьянину купить себе, может быть, на последние сбережения новое пальто, как его тут же записывали в эксплуататоры, и он вынужден был расставаться со своим драгоценным приобретением. Одна любопытная деталь: конфискованная одежда почти неизменно появлялась вскоре на плечах одного из большевистских вожаков. К подобным методам откровенного и неприкрытого насилия чаще всего прибегали солдаты, возвратившиеся с фронта.

В Тутальской я получила несколько писем, в том числе от моего бывшего адъютанта княжны Татуевой, которая благополучно вернулась в свой родной Тифлис.

Однажды утром я отправилась на почту спросить, нет ли мне писем.

– Вон идет Бочкарева! – услышала я крик какого-то солдата.

– Ах Бочкарева! Та, что за старый режим! – подхватил другой, по всей видимости, большевик.

Их было несколько человек, и они начали осыпать меня оскорблениями и угрожать. Я не отвечала, но домой возвратилась с тяжелым сердцем. Даже в своем городе я не чувствовала себя в безопасности.

– Боже праведный, – молилась я, – что же случилось с русским народом, что на него нашло? Неужели это вся награда за те жертвы, которые я принесла на благо Отечества?

И я решила больше не покидать свой дом, надеясь, что это безумие скоро закончится. Я проводила большую часть дня за чтением Библии и в молитвах, обращенных к Богу, прося пробудить народ и вразумить его.

7 января 1918 года я получила телеграмму из Петрограда, подписанную неким генералом X. В ней говорилось: «Приезжайте. Вы нужны».

В тот же день я купила билет до столицы, попрощалась с родными и уехала. Погоны с мундира я сняла и сразу стала похожа на рядового солдата.

А тем временем германцы, к величайшему изумлению революционных масс, начали стремительно продвигаться в глубь России. Приверженцы большевиков пришли в состояние глубокого шока.