Батальон смерти

Поезд, как обычно, был забит солдатами, но теперь их лица и разговоры были совсем другими. Действия противника начисто лишили их бравады и хвастовства. Ведь их убаюкали сладкими речами о том, что наступил мир и вот-вот начнется золотой век. Они никак не могли увязать это с быстрым продвижением кайзеровских солдат к Петрограду и Москве.

С радостью и удовольствием слушала я некоторых солдат.

– Нас продали! – раздавалось там и тут.

– Нам же говорили, что германские солдаты не станут наступать, коли мы уйдем с фронта, – недоумевали другие.

– Но против нас сейчас воюет не простой народ, а германская буржуазия, – возражали некоторые в ответ на подобные заявления, – и нечего бояться. В Германии скоро будет революция.

– Как знать, – сомневались солдаты. – Ясно одно: Ленин и Троцкий отдали нас в руки проклятых германцев. Так ведь?

Рядом всегда оказывались депутаты местных комитетов. Они проводили беседы с солдатами, отвечали на вопросы, разъясняли непонятное. Не умея толком объяснить сути вероломной политики германцев, агитаторы упорно доказывали, что революция в Германии может произойти в любой день. Солдаты слушали их, но отнюдь не испытывали энтузиазма. Чувствовалось, что они еще многого не понимают, но в умах у них наступает просветление. И пробуждение сознания, вероятно, уже не за горами.

Моя поездка в Петроград обошлась без приключений: никто меня не оскорблял, не грозился убить. Я приехала в столицу 18 января. На вокзале не было такой толкотни, как два месяца назад. Красногвардейцев на улице встречалось меньше, и внешне казалось, что жизнь в городе нормализуется. Но, заехав к одной из своих бывших патронесс, я узнала от нее, что столица живет в обстановке террора.

На следующий день я посетила генерала X, по вызову которого приехала. Генерал радушно встретил меня и рассказал, что Киев только что заняли германцы. Сейчас они угрожали Петрограду, а отряды красногвардейцев не способны ни предотвратить, ни даже отсрочить хотя бы на день сдачу столицы германцам.

В городе свирепствовал красный террор. В реке на льду было навалено множество трупов убитых и линчеванных офицеров. Оставшиеся в живых оказались в ужасном положении, боясь показываться на публике ввиду настроения толпы, и поэтому находились на грани голодной смерти. Ситуация в стране ухудшалась в связи с нарастанием угрозы захвата со стороны германцев и требовала принятия срочных, решительных мер.

Офицеры и сочувствующие им провели тайную встречу, на которой было решено связаться с генералом Корниловым, который, по слухам, действовал на Дону. В отношении Корнилова поступали столь противоречивые донесения, что было предложено направить кого-нибудь с целью выяснить его планы и возможности. После детального обсуждения этого вопроса генерал предложил послать меня, потому что женщине легче было перейти через линию фронта и добраться до Корнилова. Но согласна ли я ехать?

– Воевать против собственного народа на стороне господ офицеров здесь, в Петрограде, или на стороне генерала Корнилова на юге, я не собираюсь, – таков был мой ответ. – Не могу сделать это, потому что каждый русский человек, будь он большевик, меньшевик или красногвардеец, дорог моему сердцу. Но все же я поеду к Корнилову, чтобы прояснить ситуацию как для вас, так и для себя.

Было решено, что я оденусь сестрой милосердия. Достали соответствующее платье, и я надела его поверх военного мундира. Благодаря высоким армейским сапогам галифе не торчали из-под юбки. Солдатскую фуражку я затолкала в боковой карман, а на голову натянула обычный сестринский головной убор-косынку, оставив открытыми только глаза, нос, рот и щеки. В таком наряде я выглядела почтенной дамой лет сорока пяти. Я взяла с собой письмо княжны Татуевой с приглашением погостить в ее имении на Кавказе. Мне вручили паспорт на имя Александры Леонтьевны Смирновой и билет от Петрограда до Кисловодска, курортного города на Кавказе, расположенного в нескольких сотнях верст от мест дислокации Корнилова, но этим билетом я могла воспользоваться только в самом крайнем случае. При возникновении опасности я должна была снять одеяние сестры милосердия, остаться в военной форме и заявить, что еду на курорт отдохнуть, предъявив в качестве доказательства прямой билет до Кисловодска и письмо от княжны Татуевой. Помимо этого меня, разумеется, снабдили деньгами на дорожные расходы.

Было удивительно забавно изменить свой привычный вид и принять совершенно иной облик. Посмотрев в зеркало, я и впрямь себя не узнала. Так солдат Мария Бочкарева стала сестрой милосердия Александрой Смирновой.

Из Петрограда путь лежал до станции Никитино, через которую проезжают все, кто направляется в Кисловодск. В поезде меня никто не узнал. Иногда какой-нибудь солдат спрашивал:

– Куда едешь, сестричка?

– Домой, в Кисловодск, – обычно отвечала я.