Батарея держит редут

– И вот еще что, – услышал Паскевич последние наставления, – ко мне прибыл с донесением поручик Болдин. Он, кажется, толковый офицер, хорошо проявил себя при обороне Шуши, знает тамошнюю обстановку и весьма желает поскорее употребиться в дело. Найдите ему достойное применение...

Из всех поручений главнокомандующего это было самое легкое, и Паскевич согласно наклонил голову. Расстались они вполне миролюбиво.

Паскевич был скор на решения и их исполнение. Уже на следующий день вновь сформированный корпус должен был выступить к Елизаветполю, где намечалось соединение с отрядом генерала Мадатова. Накануне выступления Болдин решил посетить княгиню Мадатову и узнать, не будет ли у нее какой-нибудь передачи для генерала. На самом же деле это был только предлог, чтобы увидеть и попрощаться с боевым товарищем, вернее, подругой.

Дом знаменитого генерала отыскать было нетрудно: о нем знал всякий прохожий. Княгиня Софья Петровна встретила его радушно, она была еще молода, лет тридцати, и красива. Единственно, что выдавало возраст, это плохое зрение, вынуждавшее ее все время прищуриваться. Болдин слышал, что княгиня получила воспитание в Смольнинском институте и до сих пор руководствовалась правилами, которое внушило это милое, но далекое от жизни заведение. Она была чрезмерно доверчивой и считала, что благородный человек никогда не унизится до лжи, чем сам князь, не обремененный образованием и благородным воспитанием, беззастенчиво пользовался.

Наслышанный о подобных странностях княгини, Болдин принялся красноречиво описывать жизнь генерала, с которым расстался несколько дней назад, но скоро заметил, что боевые подвиги мужа ее интересуют мало. Она более всего хотела знать подробности о его здоровье, четко ли выполняет он врачебные предписания, принимает ли снадобья в виде бараньего жира и пчелиного клея, который растворяют в крепком вине. Болдин с готовностью засвидетельствовал добропорядочную жизнь генерала, хотя о подобных снадобьях слышал впервые, впрочем, в одной из составляющих он был вполне уверен и уверенно подтвердил: принимает.

Когда тема о генеральских недугах исчерпалась, Болдин попросил разрешения переговорить с девицей Антониной. Увидев настороженность княгини, поспешил пояснить, что это он сопровождал ее в поездке по горам, в ходе которой они подружились и стали близки... Впрочем, испугался, что будет неверно понят, и поспешно добавил: она теперь для меня belle amie[1] , потом поправился: вернее, ma soeur[2] . Княгиня сделала вид, что не заметила его внезапного смущения и милостиво согласилась при условии, что сама будет присутствовать при их разговоре, ибо, несмотря на приобретенное родство, правила приличия не позволяют оставить молодых людей наедине.

Появившаяся в гостиной Антонина оказалась до того неузнаваемой, что Павел потерял дар речи. На ней было светлое, расшитое цветами платье, стянутое широкой красной лентой, отчего вся фигура напоминала изящную рюмочку. Верхняя часть имела вырез в виде двух полукружий, что делало ее похожей на сердце. Она несла эту конструкцию с величием королевы, роль свиты при ней исполняла болонка, масть которой гармонировала с цветом платья, а ошейник – с цветом пояса. Павел с трудом выдавил из себя несколько диктуемых этикетом слов, но восхищения, мало соответствующего объявленной родственной связи, скрыть не мог, чем вызвал некоторую настороженность княгини. Антонина, наоборот, повела себя очень естественно и, взяв собачонку на руки, стала с интересом расспрашивать Павла о его ближайших планах. Узнав, что ему уже завтра надлежит выступить в поход, она оживилась и попросила передать письмо папеньке.

– Вы не возражаете, ma chere tante?[3]

Не дожидаясь разрешения, она тут же присела к столику и стала писать, не прерывая светской беседы. Павел быстро втянулся в игру и показал себя достойным партнером, поскольку сумел не вызвать своими ответами беспокойство подозрительной княгини. Окончив письмо, Антонина передала его бдительному цензору и, пока та читала его, продолжила светскую беседу.

– Милое существо эта Мими, – говорила она, поглаживая собачонку, – и до того смышленая, что может исполнить любое мое желание. Только посмотрите, какие у нее умные глаза. Мими! Ну-ка покажи Павлу Ивановичу свои глазки.

Шустрая собачонка, словно желая подтвердить мнение хозяйки, устремилась к гостю и доверчиво потерлась о его ноги. Павел взял ее на руки, погладил и заметил клочок бумаги, спрятанный за розовым ошейником. Мимолетный взгляд, брошенный на девушку, подтвердил, что он тоже может быть отнесен к разряду смышленых, и записка была ловко извлечена.

Тем временем цензура благополучно завершилась, письмо было вручено Павлу с теплым напутствием и пожеланием скорейшего возвращения. На этом аудиенция окончилась.

Покинув дом княгини, Павел с нетерпением развернул клочок бумаги и прочитал: