Батарея держит редут

Поехал Мадатов к братьям армянам с просьбой помочь ему в обеспечении продовольствием русского войска. Те обещали, но сразу ведь ничего не делается, нужно пригнать скот с горных пастбищ да закончить уборку урожая. Для удовлетворения неотложных нужд выделили полсотни голов скота, которых должно было хватить на сутки, может быть, чуть больше. Мадатов, конечно, сокрушался, он ведь привык, чтоб было все и сразу. Однако сошлись на том, что скот будут пригонять небольшими партиями, это даже удобнее, поскольку снимает заботу войска о его содержании.

У Паскевича была отличная память, все, о чем распорядился, помнил до мелочей. Причем не только помнил, но и контролировал. Недостатка в охотниках до разных проверок у нас нет, поэтому при его штабе имелась целая армия проверяльщиков. Вскоре послал он Карганова выяснить, как начал Мадатов свою деятельность по снабжению войск, а когда тот доложил о первых поставках мяса, возмутился их малостью: если так пойдет и дальше, войско сядет на голодный паек. Но от прямого выговора Мадатову уклонился и решил выразить свое недовольство по-своему. Поручил Карганову пригнать в лагерь стадо из нескольких сотен голов – чем больше, тем лучше, – не стесняясь ни в затратах, ни в применении силы. Тот в услужливом раже начал вывертываться чуть ли не наизнанку.

Сам же Паскевич занялся тем временем строевым учением. Приказал вывести войска из лагеря и начал учить их строю: стоять в каре, потом развертываться в цепь, снова свертываться, выполнять ружейные приемы и прочие премудрости. Люди показывали плохую сноровку, растерянные командиры подавали громкие и не совсем уместные команды, отчего неразбериха еще более усиливалась.

Все это повергло Паскевича в ужас. С большим трудом он удерживался, чтобы не выразить его прилюдно, и дал волю только вечером в узком кругу из своих доверенных лиц. Среди них был между прочим один петербургский художник, приглашенный Паскевичем для живописания его кавказского похода. Человек скромный, он обыкновенно тихо сидел в углу, не принимая участия в разговоре, и правда – в его руках был иной способ выражения мыслей. Когда гости Паскевича намеривались распрощаться, он вручил графу рисунок, навеянный его рассказами о сегодняшнем строевом учении. На нем был изображен кавказский солдат в изодранном мундире нараспашку, в синих холщовых шароварах и черкесской папахе. Подпоясан он был веревкой, на ней вместо положенной манерки – фляжки для воды – висела тыква того же назначения, а обут был в лапти, в которые заправлены дырявые онучи.

– Посмотрите, господа, с каким войском принуждены мы иметь дело! – воскликнул Паскевич и пустил рисунок по рукам.

Гости стали прилежно смеяться, посыпались предложения, как назвать сию карикатуру. Среди них были такие, как «Кавказский щеголь» или «Русский солдат на Кавказе». Паскевич, однако, остановил насмешников, сказав, что нельзя бросать тень на доблестное российское воинство из-за того, что некоторые генералы не исполняют свои обязанности надлежащим образом. После сегодняшнего смотра намек был слишком очевиден, и название определилось сразу: «Мадатовец». Паскевич попросил художника сделать несколько копий его рисунка, и уже на следующий день они стали гулять по лагерю.

Дошли они, понятно, и до самого Мадатова. Человек он был, как уже говорилось, услужливый и к начальству почтительный, но ведь всему есть предел и на подобную насмешку никакой выдержки не хватит. Явился он к Паскевичу, убрал с пути адъютанта, пытавшегося преградить ему путь, и сказал:

– Я вашей честью чрезмерно наделен и обласкан, но ни генерал-провиантмейстером, ни главным интендантом, ни лазаретным начальником быть не желаю. С этим ваш Ванька Каин хорошо справляется. А потому ныне же отъезжаю в Тифлис, там мне с моими «мадатовцами» приличную должность сыщут!

С этими словами швырнул вчерашнюю карикатуру и вышел. Все произошло так быстро, что Паскевич слова не сумел вставить, только прокричал что-то вдогонку.

Мадатов шел в таком запале, что ничего вокруг не видел. Наткнулся на генерала Вельяминова и едва не сшиб его с пути. Тот удивился:

– Что это с вами, Валериан Григорьевич?

– Спешу вещи собирать, – зло ответил тот, потом спохватился и начал извиняться, у него с генералом были хорошие отношения. А после рассказал о своей обиде. Вельяминов сам много терпел от капризов Паскевича, но имел бо€льшую выдержку. Попытался успокоить Мадатова:

– Не горячитесь, генерал. Начальство, как знаете, не выбирают, а кому какое достанется. Терпеть надо, да и не время теперь: гонцы прибежали с известием, что Аббас-Мирза со своей армией к нам подступает, не сегодня завтра здесь будет. А еще пастух сообщил, что и Эриванский сардар в тыл к нам зайти хочет – кругом обкладывают, сволочи. Нужно обиду проглотить и готовиться к бою. Он все обиды покроет...

Однако обиженный Мадатов слушать ничего не хотел. С большим трудом удалось уговорить его повременить с отъездом, ибо новые обстоятельства должны заставить Паскевича переменить прежние решения. Правда, в это верилось с трудом.